Роланд постарел, волосы его и борода совсем поседели, но граф по-прежнему ходил прямо и говорил властно, научившись сохранять совершенно бесстрастное и неподвижное лицо, так что было почти не заметно, что правая сторона парализована.
В устье Соммы сильные приливы и отливы. Во время отлива можно найти брод. Но дно очень илистое, пройти нельзя.
— Значит, мы не переправимся, — ответил Ральф, понимая, однако, что Роланд просто так не придет, и несколько воспрянул духом.
— Может быть, брод есть в каком-нибудь месте, где дно плотнее, — продолжил граф. — Французы должны знать.
— Вы хотите, чтобы я это выяснил?
— И поскорее. На том поле пленные.
Фитцджеральд покачал головой:
— Противник может быть из другой местности, а может, и страны. Нужны местные.
— Мне все равно, кого ты будешь расспрашивать, но с наступлением темноты должен быть у палатки короля с ответом.
Граф ушел. Ральф дохлебал суп и вскочил, радуясь возможности сделать что-нибудь требующее выхода накопившейся энергии.
— Вперед, друзья, — скомандовал он.
Под седлом все еще ходил Гриф, каким-то чудом уцелевший за семь лет войны. Конечно, он поменьше огромных боевых коней, которых предпочитали большинство рыцарей, но умнее. А теперь приобрел еще опыт сражений, и у Ральфа появилось дополнительное оружие — кованые железные копыта. Фитцджеральд любил коня больше товарищей. Пожалуй, из живых существ сильнее его тянуло только к Мерфину. Он не видел брата семь лет и, возможно, уже не увидит: тот подался во Флоренцию.
Разведчики направились на северо-восток, к устью. Командир отряда решил, что если брод существует, то любой крестьянин, живущий в полудне пути, его знает. Землепашцы должны постоянно им пользоваться: купить-продать скот, поехать на свадьбу или похороны родственников, на рынок, ярмарку, церковный праздник. Конечно, особого желания поделиться с английскими захватчиками у них не будет, но Ральф знал, как решать подобные проблемы.
Завоеватели очутились на земле, еще не пострадавшей от нашествия: на пастбищах паслись овцы, в полях созревал урожай. Всадники ехали к деревне, откуда издалека было видно устье. Домишки вилланов из одной-двух комнат напомнили Ральфу Вигли. Как он и ожидал, крестьяне разбегались от них, женщины хватали ребятишек, мужчины брались за топоры и серпы.
За последние несколько недель Фитцджеральд и его воины проигрывали это действо раз двадцать — тридцать. Они славились умением добывать нужные сведения. Обычно военачальники хотели знать, где местные прячут скот и съестные припасы. Прослышав о приближении англичан, ушлые крестьяне обычно угоняли скот в леса, мешки с мукой закапывали в землю, а сено затаскивали на церковную колокольню. Землевладельцы знали, что, выдав тайники, умрут с голоду, но рано или поздно все равно признавались. А иногда требовалось выяснить, как проехать в тот или иной город, к стратегически важному мосту или укрепленному аббатству. На такие вопросы крестьяне, как правило, отвечали не задумываясь, но необходимо было убедиться, что они не врут, ибо хитрецы могли обмануть захватчиков, зная, что солдаты не вернутся поквитаться.
Нагоняя бегущих по садам и полям крестьян, отряд не обращал внимания на мужчин, сосредоточившись на женщинах и детях. Если захватить их, мужья и отцы никуда не денутся. Ральф остановил свой выбор на испуганной девочке лет тринадцати и скакал рядом с ней несколько секунд. У бедняжки были темные волосы и смуглая кожа, простое симпатичное личико, юна, но уже с округлыми женскими формами — такие ему нравились. Она напомнила ему Гвенду. В другой ситуации непременно поразвлекся бы с ней, как делал уже не раз за последние недели, но сегодня важнее другое.
Фитцджеральд развернул Грифа, перекрывая беглянке путь. Француженка попыталась увернуться, но споткнулась и упала на какие-то овощи. Воин спрыгнул с лошади и, когда девочка поднялась на ноги, сгреб в охапку. Она завопила и принялась царапаться, но англичанин ударил ее в живот и схватил за длинные волосы. Ведя лошадь под уздцы, разведчик поволок трофей обратно в деревню. Француженка споткнулась и упала, но захватчик не остановился. Темноволосая закричала от боли, но с трудом поднялась и после этого больше не падала.
В маленькую деревянную церковь восемь английских солдат приволокли четырех женщин и шестерых детей, двое из которых были младенцы, и посадили всех на пол возле алтаря. Через несколько секунд вбежал мужчина, лопоча что-то на местном наречии, он просил и умолял. За ним появились еще четверо. Ральф был доволен. Он встал перед алтарем — простым, деревянным, выкрашенным белой краской престолом.
— Тихо! — крикнул он и занес меч. Все затихли. Англичанин указал на молодого мужчину: — Ты кто?
— Кожевник, лорд. Пожалуйста, не трогайте мою жену и ребенка — они ничего плохого не сделали.
Ральф кивнул другому:
— Ты!
Схваченная им девочка ахнула, и Фитцджеральд понял, что они родня. Отец и дочь, решил он.
— Простой бедный пастух, лорд.
— Пастух? — Это хорошо. — И часто ты переводишь коров через реку?
— Раз-два в год, лорд, на рынок.
— И где брод?
Пастух запнулся.
— Брод? Брода здесь нет. Нам приходится тащиться до моста в Абвиле.
— Точно?
— Конечно, лорд.
Ральф осмотрелся.
— Вы все, это правда?
Крестьяне закивали. Фитцджеральд задумался. Все напуганы до смерти и все-таки могут врать.
— Я сейчас приведу священника, а он принесет Библию. И все вы поклянетесь вашими бессмертными душами, что в устье нет брода.
— Да, лорд.
Но это слишком долго. Командир отряда посмотрел на девочку:
— Иди сюда.
Та отпрянула. Пастух рухнул на колени:
— Пожалуйста, лорд, не причиняйте вреда невинному ребенку, ей всего тринадцать…
Алан Фернхилл подхватил темноволосую, как мешок с луком, и перекинул Ральфу; тот крепко схватил ее.
— Вы лжете мне, вы все. Там есть брод; я уверен, что есть. Мне просто нужно точно знать где.
— Хорошо, — сник пастух. — Я скажу, только отпустите ее.
— Где?
— В миле ниже Абвиля.
— Как называется деревня?
Пастух на момент запнулся, потом сказал:
— Там нет деревни, но на том берегу постоялый двор.
Врет. Он просто никогда никуда не ездил и не знает, что возле брода всегда деревня. Фитцджеральд взял руку девочки и положил ее на алтарь. Затем достал нож и быстрым движением отрезал несчастной один палец. Мощное лезвие легко перерезало нежные кости. Дочь пастуха завопила от боли, и на белый алтарь хлынула кровь. Крестьяне вскрикнули от ужаса. Разгневанный пастух выступил вперед, но его остановило острие меча Алана. Ральф, держа заложницу, кончиком ножа подцепил отрезанный палец.
