Фитцджеральд-старший пришел в ужас:
— Но это же пожизненный приговор.
— В тот день, когда я увижу в его глазах страх, он получит все, чего пожелает.
— Тебе это так важно? — с сомнением спросил Мерфин. — Чтобы тебя боялись?
— Важнее всего на свете, — ответил Тенч.
57
С возвращением Мерфина в городе произошли серьезные изменения. Керис наблюдала за ними с удивлением и восхищением. Началось с его победы над Элфриком в приходской гильдии. Люди увидели, что из-за невежества Строителя могли потерять мост, и это пробудило их от спячки. Но все понимали, что Элфрик — просто орудие Годвина, и подлинным объектом недовольства стало аббатство.
Больше никто не хотел ему подчиняться. Керис воспрянула духом. У Марка Ткача были неплохие шансы победить на выборах и стать олдерменом. Если это произойдет, аббат Годвин не сможет хозяйничать по-прежнему и, может быть, город оживет: рынки по субботам, новые сукновальни, независимые суды, пользующиеся доверием торгового сословия.
Но больше Керис думала о себе. Возвращение Мерфина, как землетрясение, потрясло ее жизнь до основания. Сначала ужаснула мысль о том, что придется бросить все, чем занималась последние девять лет: положение в монастыре, мать Сесилию, Мэр, больную Старушку Юлию, свой госпиталь, теперь такой чистый, организованный и гостеприимный, — но по мере того как дни становились короче и холоднее, а бывший возлюбленный, починив мост, приступил к новым домам на острове Прокаженных — он задумал целую улицу, — решимость ослабла. Ограничения, которые она уже было перестала замечать, вновь начали раздражать. Привязанность Мэр приводила в бешенство. Молодая монахиня рисовала себе жизнь с Мерфином.
Целительница также много думала о Лолле и о ребенке, которого могла бы иметь от Мостника. Темные глаза и черные волосы девочка, вероятно, унаследовала от матери-итальянки. У их общей дочери скорее всего были бы зеленые глаза, как у всех Суконщиков. Мысль о том, чтобы оставить все и принять дочь чужой женщины, сначала напугала, но, увидев Лоллу, Керис размякла.
Конечно, в монастыре она ни с кем не могла об этом поговорить. Мать Сесилия скажет, что нужно хранить обеты; Мэр будет умолять остаться. И Керис мучилась ночами в одиночестве. Ссора из-за Вулфрика привела ее в отчаяние. Когда зодчий ушел, она заперлась в аптеке и разрыдалась. Почему все так сложно? Ведь хотела всего-навсего сделать то, что нужно. И пока Фитцджеральд-старший был и Тенче, открылась Медж Ткачихе. Через два дня после отъезда Мерфина Ткачиха рано утром пришла в госпиталь. Керис и Мэр делали обход.
— Мне тревожно за Марка.
Мэр повернулась к Керис:
— Я ходила к нему вчера. Он вернулся из Малкомба в жару и с расстройством желудка. Я тебе не говорила, мне показалось, это не серьезно.
— Он уже кашляет кровью, — продолжила Медж.
— Иду, — ответила сестра-келарь.
Ткачи — старые друзья, и ей хотелось самой осмотреть Марка. Целительница взяла сумку с основными лекарствами и вышла с Медж. Трое сыновей Ткача беспокойно слонялись по столовой. Медж отвела монахиню в спальню, где стоял скверный запах, но врачевательница привыкла к больным — пот, рвота, испражнения. Взмокший Марк лежал на соломенном матраце. Его огромный живот торчал, будто он собрался рожать. У постели дежурила дочь Дора. Керис встала на колени около больного и спросила:
— Как ты себя чувствуешь?
— Отвратительно, — хрипло ответил тот. — Можно попить?
Дора передала монахине кружку с вином, и та поднесла ее к губам Марка. Было странно видеть беспомощным такого большого человека, как если бы дуб, известный тебе с детства, повалила молния. Приложила руку ко лбу. Горячий: ничего удивительного, что у Ткача жажда.
— Давайте ему как можно больше пить, — распорядилась целительница. — Лучше разбавленное пиво, чем вино.
Она не стала говорить Медж, что болезнь Марка привела ее в недоумение и обеспокоила. Жар и желудочное расстройство — обычное дело, но кашель с кровью — очень плохой признак. Врачевательница достала из сумки флакон с розовой водой, смочила ею небольшую тряпочку и протерла Ткачу лицо и шею. Больной тут же успокоился: вода охладила его, а аромат перебил дурной запах.
— Я дам тебе это, — кивнула монахиня на розовую воду. — Ею пользуются при воспалении мозга. Жар — высокая температура и влага, а роза — сухость и прохлада, так говорят монахи. Но как бы там ни было, она несколько облегчит его состояние.
— Спасибо.
Но Керис не знала лекарства от кашля с кровью. Врачи-монахи сказали бы, что все от избытка крови, и прописали кровопускание, но это средство они назначали практически ото всего, и Керис в него не верила. Протирая Марку горло, заметила на шее и груди темно-красную сыпь, о чем не говорила Медж. Такого здесь еще никто не видел, и целительница растерялась, но сделала все, чтобы Ткачиха ничего не заметила.
— Пойдем за розовой водой.
Когда женщины возвращались в госпиталь, вставало солнце.
— Ты очень добра к нам. Пока ты не занялась сукноделием, мы были самыми бедными в городе.
— Дело расцвело благодаря вашим усилиям.
Медж кивнула. Она-то знала, чего Керис это стоило.
— И все-таки без тебя ничего бы не было.
Целительница внезапно решила провести Ткачиху через аркаду в аптеку, где можно поговорить. Обычно мирянам не разрешалось проходить сюда, но существовали исключения, а Керис теперь занимала достаточно высокую должность, чтобы решать, когда можно нарушить правила. В маленькой, тесной комнатке врачевательница налила в глиняную бутыль розовой воды, спросив Медж, умеет ли она с ней обращаться, а затем посвятила в тайну:
— Я думаю снять обет.
Та кивнула, вовсе не удивившись.
— Все судачат, что ты сделаешь.
Монахиню потрясло, что горожане разгадали ее мысли.
— Откуда они все знают?
— Не нужно быть ясновидящим. Ты поступила в монастырь, только чтобы избежать казни. С учетом всех твоих заслуг приговор могут отменить. Вы с Мерфином любили и подходили друг другу. Он вернулся. По крайней мере ты не можешь не думать об этом.
— Я просто не знаю, как это — быть чьей-то женой.
Медж пожала плечами:
— Я же живу. Мы с Марком вместе ведем дело. Кроме того, мне еще нужно заниматься домашним хозяйством, чего требуют все мужья, но это не так уж трудно, особенно когда есть деньги на прислугу. И дети все равно больше на женщине. Но я справляюсь, и ты справишься.
— Говоришь без особого восторга.
Медж улыбнулась:
— Полагаю, про светлые стороны тебе уже все известно. Когда тебя любят, восхищаются, когда ты знаешь, что в мире есть человек, который всегда за тебя заступится, когда каждый вечер ложишься в постель с сильным, нежным и страстным мужчиной… Это, по-моему, счастье.
