И ныне и присно
И во веки веков.
Аминь.
— Аминь, — повторил Годвин.
Кто-то из монахов чихнул.
65
Вскоре после бегства Годвина от чумы умер Элфрик. Керис жалела Алису, но не особенно скорбела. Строитель притеснял слабых и заискивал перед сильными, а из-за его наветов на суде она едва не угодила на виселицу. Мир без этого человека стал немного лучше. Даже строительное дело наладится, когда за него возьмется зять Элфрика Гарольд Каменщик. Олдерменом избрали Мерфина. Мастер говорил, что чувствует себя капитаном тонущего корабля.
Люди продолжали умирать и хоронить родных, соседей, друзей, покупателей и работников. Постоянный ужас ожесточил многих настолько, что насилие и жестокость не производили уже никакого впечатления. Те, кто думал, что умрет, пускались во все тяжкие и без удержу потакали своим прихотям, невзирая на последствия.
Мерфин и Керис пытались наладить в городе хоть какую-то нормальную жизнь. Приют оказался самой удачной затеей настоятельницы. Сироты с радостью укрывались за надежными стенами монастыря. Забота о детях, обучение их грамоте, пению отчасти восполняли подавленную материнскую потребность некоторых сестер. Съестных припасов было много, а едоков становилось все меньше. И Кингсбриджское аббатство наполнилось здоровыми детьми.
В городе все обстояло сложнее. Продолжались ожесточенные споры по поводу имущества умерших. Люди просто заходили в опустевшие дома и брали все, что нравилось. Малолетних наследников нередко усыновляли бессовестные соседи, жадные до денег или запасов ткани и зерна. Возможность обогатиться, не прикладывая для этого никаких усилий, выявляет в людях худшее, в отчаянии думала Керис.
Они с Мерфином не могли остановить падение нравов. К разочарованию настоятельницы, суровые меры Джона Констебля по отношению к пьяницам не дали результатов. Множество вдов и вдовцов искали друзей и подруг, и сплошь и рядом можно было увидеть людей среднего возраста, слившихся в страстных объятиях в тавернах или просто на крыльце. Распущенность в сочетании с пьянством часто приводила к дракам. А прекратить их Фитцджеральд-олдермен и приходская гильдия оказались бессильны.
Горожанам нужно в этот момент придать сил, а исчезновение монахов деморализовало. Представители Бога бежали. Всемогущий покинул город. Говорили, будто мощи святого приносят удачу, а теперь, когда они исчезли из города, ушла и удача. Отсутствие драгоценных распятий и подсвечников на воскресных службах внушало мысль о том, что на Кингсбридже можно ставить крест. Так почему бы не напиться и не поблудить прямо на улице?
Из семи тысяч населения к середине января Кингсбридж потерял по меньшей мере тысячу. В других городах ситуация сложилась сходная. Несмотря на маски, среди монахинь смерть пожинала обильную жатву, поскольку они постоянно соприкасались с чумными. Из тридцати пяти сестер в монастыре осталось двадцать. Но ходили слухи, что кое-где умерли почти все насельники, кроме нескольких человек, а то и вообще одного; так что можно считать, им повезло. Настоятельница сократила срок послушничества и принялась активнее обучать помощниц для госпиталя. Мерфин переманил из «Остролиста» в «Колокол» одного работника и нанял для Лоллы симпатичную семнадцатилетнюю девушку по имени Мартина.
А затем чума как будто начала убывать. Под Рождество хоронили около сотни человек в неделю, в январе это число сократилось до пятидесяти, а в феврале — до двадцати. Керис позволила себе надеяться, что кошмар может кончиться.
Одним из несчастных, кто заболел именно в это время, оказался темноволосый человек лет тридцати, наверняка когда-то слывший красавцем. Он был не из города.
— Я было решил, что простудился, — сообщил больной, зайдя в госпиталь, — но у меня идет носом кровь.
Он прижимал к лицу окровавленную тряпку.
— Я найду вам место, — ответила Керис через льняную маску.
— Это ведь чума? — спросил незнакомец, и вместо обычного ужаса целительница с удивлением услышала в его голосе спокойное отчаяние. — Вы можете это как-то вылечить?
— Мы можем поудобнее вас уложить и молиться.
— Это не поможет. Точно не поможет, да вы и сами не верите.
Настоятельница изумилась легкости, с которой больной прочел ее мысли, но слабо возразила:
— Что вы такое говорите? Я монахиня и должна верить.
— Скажите мне правду. Когда я умру?
Аббатиса посмотрела ему прямо в глаза. Чумной улыбался очаровательной улыбкой, наверняка покорившей немало женских сердец.
— Вы не боитесь? Все боятся.
— Я не верю священникам. — Умник лукаво посмотрел на нее: — И подозреваю, что вы тоже.
Керис вовсе не собиралась обсуждать этот вопрос с незнакомцем, хоть и обаятельным, и резко ответила:
— Почти все заболевшие чумой умирают в течение трех — пяти дней. Некоторые выживают, но никто не знает почему.
Больной воспринял это спокойно.
— Я так и думал.
— Вы можете лечь здесь.
Незнакомец вновь озорно усмехнулся:
— И это поможет?
— Если не ляжете, то скоро упадете.
— Ладно.
Он лег на тюфяк, который ему указали. Керис принесла одеяло.
— Как вас зовут?
— Тэм.
Монахиня всматривалась в его лицо. Несмотря на все обаяние, в нем проглядывала какая-то жестокость. Может, он и покоряет женщин, подумалось ей, но если те не поддаются, просто насилует. Кожа его лица огрубела от ветра, а нос покраснел от возлияний. Одежда на пришельце была дорогая, но грязная.
— Я знаю, кто вы. Не боитесь наказания за все ваши грехи?
— Если бы я в это верил, не совершал бы их. А вы не боитесь, что будете гореть в аду?
В любой другой ситуации целительница уклонилась бы от ответа, но ей показалось, что умирающий разбойник заслуживает правды.
— Полагаю, то, что я делаю, стало частью меня. Испытывая не страх, а силу, заботясь о детях, больных и бедных, я становлюсь лучше. А жестокость и трусость, ложь и пьянство подрывают мое достоинство, я не смогу уважать себя. Это божественное возмездие, в которое я верю.
Чумной задумчиво посмотрел на нее.
— Мне бы повстречать вас лет двадцать назад.
Монахиня демонстративно занялась каким-то делом.
— Тогда мне было двенадцать лет.
Больной многозначительно поднял брови. Хватит, решила она. Разбойник начинает флиртовать, а ей начинает это нравиться. Керис отвернулась.
— Вы смелая женщина, разделаете такую работу. Можете погибнуть.
— Знаю. — Целительница повернулась к нему. — Но это моя судьба. Я не могу покинуть людей, которые нуждаются в помощи.
