— Нам нужно поговорить, мать-настоятельница. Вы не зайдете ко мне?
Аббатиса помнила времена, когда вежливо и без колебаний согласилась бы на подобную просьбу, но все осталось в прошлом.
— Нет.
Монах тут же вспыхнул:
— Вы не можете отказаться от беседы со мной!
— Я и не отказываюсь. Просто не пойду во дворец. Я отказываюсь повиноваться, когда вы приказываете мне как служанке. О чем хотите поговорить?
— О госпитале. Поступили жалобы.
— Говорите с братом Саймом. Как вам прекрасно известно, госпиталь возглавляет он.
— Вы что, не соображаете? — раздраженно воскликнул Филемон. — Если бы он мог решить проблему, я говорил бы с ним, а не с вами.
Тем временем настоятели дошли до аркады мужского монастыря. Монахиня села на холодную каменную ограду дворика.
— Можно поговорить здесь. Что вы хотите мне сказать?
Филемон поморщился, но проглотил. Стоя перед ней, он был похож скорее на слугу.
— В городе растет недовольство госпиталем, — начал аббат.
— Меня это не удивляет.
— Мерфин пожаловался мне на рождественском банкете, что люди предпочитают теперь шарлатанов вроде Сайласа Аптекаря.
— Хуже Сайма шарлатанов не бывает.
Филемон спохватился, заметив поблизости несколько послушников.
— Уходите, все, — велел он. — Ступайте по своим делам. — Они ушли. — В городе считают, что заняться госпиталем должны вы.
— Я тоже так считаю. Но не собираюсь лечить по методам Сайма. В лучшем случае его лечение не помогает, а часто больным становится хуже. Поэтому и пошли жалобы.
— В вашем новом госпитале так мало больных, что мы используем его как гостевой дом. Вас это не беспокоит?
Шпилька попала в цель. Целительница сглотнула и отвернулась, тихо ответив:
— У меня душа от этого болит.
— Так возвращайтесь. Договоритесь с врачом. Вы же работали первое время под руководством ученых монастыря. Брат Иосиф получил точно такие же знания, как и Сайм.
— Да, вы правы. Мы и тогда понимали, что от монахов больше вреда, чем пользы, но с ними можно было работать. Как правило, мы их вообще не приглашали, а делали то, что считали нужным. А зачастую просто не выполняли указаний.
— Но невозможно же, чтобы они всегда были не правы.
— Нет, иногда действительно вылечивали. Помню, Иосиф вскрыл одному человеку череп и вывел скопившуюся жидкость, вызывавшую непереносимые головные боли. Это было очень здорово.
— Так займитесь тем же самым.
— Не получится. Сайм положил этому конец. Он перетащил в аптеку свои книги и инструменты и встал во главе госпиталя. И я не сомневаюсь, что это произошло с вашего одобрения. Да вообще это была ваша идея. — По лицу Филемона аббатиса поняла, что права. — Вы с ним сговорились вышвырнуть меня. Вы победили, а теперь пожинаете плоды.
— Мы могли бы вернуть все на свои места. Я устрою так, что Сайм выедет.
Керис покачала головой:
— Этого мало. Я очень многому научилась во время чумы и, как никогда прежде, убеждена, что некоторые традиционные врачебные методы могут оказаться роковыми. Не собираюсь убивать людей ради того, чтобы договориться с вами.
— Вы просто не понимаете, что стоит на кону.
Монах приосанился. Так вот оно что, самое главное впереди. А настоятельница еще удивилась, с чего это он заговорил о госпитале. Филемону всегда было плевать на болезни и больных, а интересовало лишь то, что могло повысить его персональный статус и потешить уязвимое самолюбие.
— Ладно. Что у вас там еще в рукаве?
— В городе поговаривают о сокращении выплат на новую башню. Зачем, дескать, давать аббатству лишние деньги, если от него никакого толку? А теперь, когда город получил права самоуправления, я не могу больше заставить их платить.
— А если горожане перестанут давать деньги?..
— Ваш любимый Мерфин не закончит свою башню, — победно закончил Филемон.
Глупец считает это козырем, поняла аббатиса. Прежде она и в самом деле встревожилась бы. Но все кончилось.
— Мерфин больше не «мой любимый». Вы и об этом позаботились.
На лице настоятеля отобразился ужас.
— Однако епископ всей душой болеет за башню… Вы не можете остановить строительство!
Целительница встала.
— Не могу? Интересно почему. — Она двинулась в женский монастырь.
Уничтоженный Филемон крикнул ей вслед:
— Да что же ты дальше своего носа не видишь?
Монахиня хотела пройти дальше, но вдруг остановилась и без выражения ответила:
— Понимаешь, все, что мне было дорого, отобрали. А когда все теряешь… — Самообладание вдруг изменило ей, голос дрогнул, но Керис взяла себя в руки. — Когда все теряешь, то больше терять нечего.
Первый снег выпал в январе. Он толстым одеялом укрыл крышу собора, сгладил острые очертания шпилей и надел маски на лица ангелов и святых над западным порталом. Снег укутал и фундамент новой башни, на который, стремясь защитить его от зимних морозов, навалили соломы.
В аббатстве было всего несколько каминов. Конечно, очаг имелся на кухне, куда по этой причине всегда стремились послушники, но собор, где братья и сестры проводили по семь-восемь часов в день, не отапливался. Храмы тоже страдали от пожаров, и часто потому, что околевшие от холода монахи приносили с собой угольки и какая-нибудь злосчастная искорка долетала до деревянного потолка. В часы между службами насельники должны были гулять или читать в аркаде, то есть на улице. Единственной уступкой стала маленькая комнатка, выходившая в аркаду, где в самые сильные морозы топили. Монахам разрешалось ненадолго заходить сюда. Керис, как часто бывало, нарушила правила и позволила сестрам надевать зимой суконные панталоны, чтобы они не обмораживались. Разве Богу это нужно?
Епископа Анри беспокоил госпиталь — точнее, угроза, нависшая над башней, поэтому он вместе с Каноном Клодом и архидьяконом Ллойдом приехал по снегу из Ширинга в Кингсбридж в тяжелой, обтянутой вощеной мешковиной деревянной телеге с подушками на сиденьях. Гости лишь просушили одежду, выпили теплого вина и тут же пригласили Филемона, Сайма, Керис, Онагу, Мерфина и Медж. Настоятельница понимала, что это пустая трата времени, но все равно пошла: это проще, чем отказаться и потом утонуть в бесконечных письменных просьбах, приказах и угрозах. Пока епископ излагал суть недоразумений, лично для него не представлявших никакого интереса, она смотрела, как за окнами падают снежинки, и вдруг услышала:
— Такая ситуация сложилась в результате непослушания матери Керис.
И тут ей захотелось ответить:
