За бараньим жарким с пореем и мятой олдермен рассказал о разговоре на башне. Они сражались с аббатами Кингсбриджа уже несколько десятилетий — сначала с Антонием, потом с Годвином, теперь вот с Филемоном — и считали, что самоуправление положит конец бесконечным войнам. Положение дел, конечно, улучшилось, однако нынешний настоятель, судя по всему, так и не сдался.
— За шпиль-то я спокоен. Епископ Анри поставит выскочку на место, велев приступить к работам, как только об этом узнает. Он хочет быть епископом с самой высокой башней в Англии.
— Но Филемону это, вероятно, известно, — задумчиво отозвалась Керис.
— Может, вся эта показуха с капеллой призвана продемонстрировать его рвение, а в неудаче прохвост обвинит кого-нибудь другого.
— Может быть, — с сомнением пожала плечами Суконщица.
Мерфина беспокоил более важный вопрос:
— Но чего он хочет на самом деле?
— Все действия Филемона объясняются его желанием почувствовать себя важным, — твердо ответила Керис. — Я полагаю, он хочет повышения.
— Куда? Да, епископ Монмаутский доживает последние дни, но ведь не может же аббат претендовать на этот сан?
— Значит, он знает что-то такое, чего не знаем мы.
Мастер не успел ответить, как в дверях появилась Лолла. Он испытал такое облегчение, что даже слезы выступили на глазах. Дочь вернулась, живая, здоровая. Отец осмотрел ее с головы до ног. Вроде не изувечена, такая же танцующая походка, на лице обычное капризное недовольство. Первой заговорила Керис:
— Ты вернулась! Как я рада!
— Правда?
Лаура часто выражала сомнения в любви к ней со стороны мачехи. Мостник не обманывался, а вот Керис иногда действительно верила в это, поскольку болезненно сознавала, что не мать девочке.
— Мы оба рады, — добавил Фитцджеральд. — Мы так переживали за тебя.
— Зачем? — Лолла повесила плащ и села за стол. — У меня все отлично.
— Но мы-то этого не знали, поэтому и переживали.
— Напрасно. Я вполне могу за себя постоять.
— Мне бы твою уверенность, — как можно мягче ответил Мерфин.
Керис решила разрядить обстановку:
— Где же ты была? Ведь прошло целых две недели.
— В разных местах.
Зодчий строго спросил:
— А именно?
— Перекресток Мьюдфорд, Кастерем, Аутенби.
— И чем занималась?
— Это допрос? — вскинулась Лолла. — Я обязана отвечать?
Суконщица положила руку на локоть мужа:
— Мы просто хотим быть уверены, что нет оснований для беспокойства.
— Я хотел бы также знать, с кем ты странствовала.
— Да так…
— Это значит, с Джейком Райли?
— Нуда, — пожала плечами Лолла, правда, немного смутившись.
Мерфин уже все простил и хотел обнять дочь, но та была сама неприступность, и зодчий нейтрально спросил:
— И чем вы занимались с Джейком?
— Не твое дело! — крикнула Лолла.
— Нет, мое! — Мостник не выдержал и тоже сорвался на крик. — И мое, и твоей мачехи. Если ты беременна, кто будет ухаживать за ребенком? Уверена, что Джейк готов бросить все и стать мужем и отцом? Ты говорила с ним об этом?
— Отстань от меня! — завопила строптивица, залилась слезами и бросилась наверх.
После короткого молчания зодчий буркнул:
— Иногда я жалею, что мы все не живем в одной комнате. Тогда бы она не могла выделывать такие штучки.
— Ты был довольно суров, — мягко упрекнула Керис.
— А что же мне делать? Она ведет себя, будто это в порядке вещей!
— Но на самом деле бедняжка знает, что это не так. Потому и плачет.
— Вот черт.
Раздался стук, и в дверь просунул голову послушник:
— Простите за беспокойство, олдермен. В аббатство приехал сэр Грегори Лонгфелло. Он был бы вам признателен, если бы вы зашли к нему на пару слов, когда вам будет удобно.
— Черт, — повторил Мерфин. — Передай, я скоро приду.
— Спасибо, — поклонился послушник и ушел.
Мостник задумчиво буркнул:
— Наверно, нужно дать ей время остыть.
— Тебе тоже.
— Ты что, защищаешь ее? — с досадой спросил он.
Жена улыбнулась и пожала ему локоть.
— Я всегда защищаю тебя. Но и мне было шестнадцать лет. Отношения с Джейком беспокоят ее не меньше твоего, но она не признается в этом даже себе — это бьет по самолюбию. Поэтому ей больно слышать от тебя правду. Девочка только-только возвела хрупкую крепость самоуважения, а ты просто снес ее до основания.
— И что же делать?
— Помоги ей построить крепость помощнее.
— Не понимаю.
— Поймешь.
— Пойду-ка к сэру Грегори. — Мерфин встал.
Керис обняла мужа и поцеловала:
— Ты такой хороший и делаешь что можешь; я люблю тебя всем сердцем.
Это его немного успокоило, и, следуя по мосту и главной улице к аббатству, он постепенно пришел в себя. Архитектор не любил Грегори — коварен, беспринципен и готов на все, лишь бы угодить хозяину, точно как Филемон, когда служил Годвину. Олдермен с легкой тревогой думал, о чем пойдет речь. Скорее всего о налогах — вечная забота королей.
Мерфин вошел во дворец аббата, и Филемон самодовольно сообщил ему, что сэр Грегори во дворике мужского монастыря. Мастер удивленно подумал, чем это Лонгфелло заслужил право принимать посетителей там. Законник постарел: волосы поседели, спина сгорбилась, глубокие складки, как скобки, залегли по обе стороны презрительно раздувающихся ноздрей, а один глаз обезобразило нечто вроде бельма. Однако второй не утратил остроты, и гость из Лондона тут же узнал приближающегося Мостника, хотя не видел его десять лет.
— Олдермен, умер архиепископ Монмаутский.
— Да упокоится его душа.
— Аминь. Поскольку я должен был проехать через королевский город Кингсбридж, его величество просил меня приветствовать вас и сообщить важные новости.
— Благодарю. Это не скоропостижная кончина. Архиепископ болел.
Конечно, король не просил Грегори встречаться с ним только для того, чтобы сообщить какие-то новости, с растущим беспокойством думал Мерфин.
— Вы крайне любопытный человек, если мне позволено так выразиться, — добродушно продолжил законник. — Я познакомился с вашей женой более двадцати лет назад. И с тех пор наблюдаю, как вы оба медленно, но верно прибираете город к рукам. Получили все, к чему стремились: мост, госпиталь, самоуправление и друг друга. Вы решительны и терпеливы.
