— Он все-таки нашел тебя, — буркнул Фитцджеральд.
— А здесь больше никого? — нервно спросила крестьянка.
— Только ты, я и Алан.
Тревога Гвенды вспыхнула с новой силой.
— Зачем ты хотел меня видеть?
— Поговорить о Сэме, разумеется.
— Ты отнял его у меня. Чего еще говорить?
— Знаешь, хороший парень… наш сын.
— Не называй его так. — Она быстро посмотрела на Алана. Тот не удивился. Значит, знает. Гвенда расстроилась. Вулфрик ни за что не должен догадаться. — Ты никогда не был ему отцом. Его вырастил Вулфрик.
— А как же я мог его вырастить? Я даже не знал, что у меня есть еще сын! Но скоро наверстаю упущенное. У него все хорошо, Сэм говорил тебе?
— Он дерется?
— Разумеется, сквайры обязаны драться. Это обучение, им ведь предстоит воевать. Ты бы лучше спросила, как дерется.
— Не такой жизни я для него хотела.
— Он рожден для такой жизни.
— Ты притащил меня сюда, чтобы позлорадствовать?
— Может, сядешь?
Гвенда неохотно села напротив хозяина за стол. Ральф налил в кружку вина и придвинул гостье. Она сделала вид, что не заметила. Он сказал:
— Теперь, когда я знаю, что у нас есть сын, мне кажется, мы могли бы быть ближе.
— Нет уж, спасибо.
— Вот ведь всякую радость испортишь.
— Молчал бы про радость. Ты кара Господня всей моей жизни. Глаза бы мои тебя не видели. Не хочу с тобой никакой дружбы, только бы от тебя отделаться. В Иерусалим отправишься, и то окажется недалеко.
Лицо Ширинга потемнело от гнева, и Гвенда, вспомнив подколку Алана, пожалела, что высказалась слишком откровенно. Ей бы просто и спокойно, без всяких колючек сказать «нет». Но Ральф выводил ее из себя, как никто.
— Неужели ты не понимаешь? — попыталась она урезонить его. — Ты ненавидел моего мужа — сколько? — да четверть века! Он сломал тебе нос, а ты рассек ему щеку. Ты лишил его наследства, а затем просто был вынужден вернуть его. Ты изнасиловал женщину, которую он когда-то любил. Вулфрик убежал, а ты привел его обратно на веревке. После такого даже общий сын не в силах подружить нас с тобой.
— Не согласен. Мне кажется, мы можем быть не только друзьями.
— Нет!
Именно этого она и боялась с тех самых пор, как увидела в лесу Алана. Фитцджеральд улыбнулся:
— Почему бы тебе не снять платье?
Она напряглась. Алан наклонился и плавно вынул у нее нож. Фернхилл, очевидно, готовился к этому, так как движения были очень быстрыми, Гвенда не успела среагировать. Но Ральф усмехнулся:
— Нет, Алан, не надо. Она сделает это добровольно.
— Не хочу!
— Верни ей нож, Алан.
Тот неохотно перевернул нож и рукоятью протянул Гвенде. Крестьянка схватила его и вскочила со скамьи.
— Вы можете убить меня, но одного из вас я прихвачу с собой, видит Бог!
Она попятилась, держа нож в вытянутой руке. Фернхилл подошел к двери, отрезав путь к отступлению.
— Да пусти ее, — махнул Ральф. — Никуда она не уйдет.
Вилланка не понимала его уверенности, но Фитцджеральд ох как ошибался. Она пятилась к выходу с намерением бежать отсюда как можно быстрее, пока не упадет. Алан прирос к полу. Гвенда нашарила и подняла простой деревянный засов. Ширинг спросил:
— Вулфрик ведь не знает?
Гвенда замерла.
— Не знает чего?
— Что я отец Сэма.
Несчастная смогла лишь прошептать:
— Нет, не знает.
— Мне интересно, что он скажет, если узнает.
— Это его убьет.
— Примерно так я и думал.
— Пожалуйста, не говори ему.
— Не скажу… до тех пор пока ты меня будешь слушаться.
И что ей было делать? Знала, что нравится Ральфу, и в отчаянии воспользовалась этим, чтобы пробиться к нему в замок шерифа. Та сцена в «Колоколе», которую она столько лет вспоминала с отвращением, у него оставила приятные воспоминания, которые со временем, быть может, стали еще приятнее. И ему вздумалось все повторить. Вот в чем ее ошибка. Как же вывести его из заблуждения?
— Мы оба сильно изменились, — тихо произнесла Гвенда. — Я никогда больше не буду невинной молодой девушкой. Займись лучше служанками.
— Я не хочу служанок, хочу тебя.
— Нет. Пожалуйста.
На ее глазах появились непрошеные слезы. Ральф был неумолим:
— Снимай платье.
Она сунула нож в чехол и расстегнула пояс.
89
Мерфин проснулся с мыслью о Лолле. Дочь ушла три месяца назад. Мостник посылал запросы городским властям в Глостер, Монмаут, Шафтсбери, Эксетер, Винчестер и Солсбери. К письмам олдермена одного из крупнейших городов королевства отнеслись внимательно, и на все он получил ответы. Только мэр Лондона ничем не помог, отметив, что из отчего дома сбегает половина городских девушек и не мэру возвращать их домой.
Зодчий сам искал дочь в Ширинге, Бристоле и Малкомбе. Обходил таверны, приводя описание Лоллы. Видели множество темноволосых девушек, часто в компании с отчаянными красавцами по имени Джейк, Джек или Джок, но никто не мог с уверенностью сказать, что это была именно Лолла. Правда, Мерфин узнал, что пропал и кое-кто из дружков Джейка с возлюбленными на пару лет постарше Лоллы.
Может, ее уже нет в живых — мастер понимал это, но не мог оставить надежду. Вряд ли дочь заболела чумой. Новая волна эпидемии вымывала города и деревни, унося множество детей младше десяти лет. Но уцелевшие после прошлой вспышки, видимо, обладали чем-то, что отталкивало болезнь или — в очень редких случаях, как у него, — давало силы выздороветь. Повторно они не заболевали. Однако шестнадцатилетней девушке, сбежавшей из дома, угрожает не только чума, и по ночам богатое воображение подсовывало отцу живописные картины того, что с ней могло произойти.
Кингсбридж чума не уничтожила. В Старом городе болезнь поразила примерно каждый сотый дом. Во всяком случае, Мерфин так понял со слов Медж, с которой перекрикивался через городские ворота. Ткачиха выполняла обязанности олдермена в городе, а мастер — за его чертой. В предместьях Кингсбриджа, как и других городов, заболевал каждый пятый. Но вопрос оставался: методы Керис победили чуму или только отсрочили ее? Достанет ли у эпидемии губительной силы перекинуться через преграды, которые ей поставили? И будут ли последствия такими же страшными, как в прошлый раз? На эти вопросы может ответить лишь время — месяцы, а то и годы.
Мерфин вздохнул и встал с постели. Он не видел жену с тех пор, как закрыли город. Суконщица жила в нескольких ярдах от дома, но не покидала госпиталя. Люди могли заходить туда, но не выходить. Решив, что ей перестанут верить, если она не будет плечом к плечу трудиться с монахинями, целительница осталась. Да чего уж, зодчий полжизни провел без нее. Но от этого было не легче. Наоборот, в зрелые годы его тянуло к возлюбленной сильнее, чем в молодости.
