— Бог милует добрых христиан.
— И это все, что ты можешь мне сказать? Что Бог милует добрых христиан?
— Как ты убежала?
— Напрягла мозги.
Джоби прищурился.
— Умная девочка.
Гвенда подозрительно всмотрелась в лицо отца:
— Какую еще гнусность ты задумал?
— Умная девочка, — повторил он. — Ступай к матери. На ужин получишь кружку эля. — И пошел дальше.
Беглянка нахмурилась. Кажется, отца не очень беспокоило, что скажет мать, когда узнает правду. Может, рассчитывает, что дочь постесняется рассказать ей? Что ж, в таком случае он ошибается.
Кэт и Джоуни играли в грязи перед домом. Завидев Гвенду, они вскочили и бросились к ней. Скип громко залаял. Девушка обняла сестер, вспомнив, как думала, что никогда их больше не увидит; в эту секунду она была страшно рада, что воткнула кинжал в башку Олвина.
Мать на кухне кормила маленького Эрика молоком, придерживая кружку, чтобы не пролить ни капли. Увидев дочь, она вскрикнула от радости, поставила кружку на стол, встала и обняла ее. Гвенда заплакала и, разрыдавшись, уже не могла остановиться. Плакала, потому что Сим вел ее из города на веревке, потому что позволила Олвину взять себя, плакала по всем людям, что погибли на мосту, и потому, что Вулфрик любит Аннет. Когда рыдания несколько поутихли, она смогла проговорить:
— Мама, отец продал меня. Продал за корову, я была у разбойников.
— Это нехорошо, — покачала головой мать.
— Хуже, чем нехорошо! Он подлый, злой… он дьявол.
Мать отстранилась:
— Не говори так.
— Но это правда!
— Он твой отец.
— Отцы не продают детей как скотину. У меня нет отца.
— Джоби кормил тебя восемнадцать лет.
Гвенда в недоумении смотрела на нее.
— Как ты можешь быть так жестока? Он продал меня разбойникам!
— И привел нам корову. Теперь у нас есть молоко для Эрика, хоть у меня и высохла грудь.
Девушка медленно выговорила:
— Ты защищаешь его!
— У меня больше никого нет, Гвенда. Твой отец не принц и даже не крестьянин. Безземельный батрак. Но он делал для нас все, что мог, почти двадцать пять лет. Работал, когда получалось, и воровал, когда приходилось. Благодаря ему выжили и ты, и Филемон, и при попутном ветре он сделает то же самое для Кэт, Джоуни и Эрика. Да, он грешил, но без него нам было бы хуже. Поэтому не называй его дьяволом.
Гвенда онемела. Она едва привыкла к мысли, что отец предал ее. А теперь оказывалось, что мать ничуть не лучше. Девушка растерялась. Это было похоже на то, когда мост ушел из-под ног: она с трудом понимала, что происходит.
Вошел отец с кувшином эля. Снял с полки над очагом три деревянных кружки и весело сказал:
— Ну, давайте выпьем за возвращение нашей непутевой девочки.
После долгой дороги Гвенде хотелось есть и пить. Она взяла кружку и жадно отпила, но, зная подходы отца, спросила:
— Что ты задумал?
— Как тебе сказать… На следующей неделе ярмарка в Ширинге, так?
— И что?
— Ну… можно повторить.
Девушка не поверила своим ушам.
— Повторить что?
— Я тебя продам, ты уйдешь с покупателем, а потом убежишь и вернешься домой. С тобой ведь ничего не случилось?
— Ничего не случилось?!
— А у нас теперь корова за двенадцать шиллингов. Мне ведь почти полгода нужно работать за такие деньги.
— А потом? Что потом?
— Ну там, другие ярмарки… В Винчестере, Глостере, откуда я знаю. — Джоби долил ей эля. — Поверь мне, это куда лучше, чем — помнишь? — срезать кошельки у сэра Джеральда.
Недавняя пленница отставила кружку. Во рту появилась горечь, как будто съела что-то тухлое. На языке вертелись грубые слова, гневные обвинения, проклятия, но она молчала. Буря чувств оказалась куда сильнее негодования. Какой смысл ругаться? Она все равно никогда больше не сможет ему верить. И мать не отступилась от него — значит, ей тоже нельзя верить.
— Что же мне делать? — громко спросила Гвенда, но не для того, чтобы получить ответ. Вопрос девушка задавала самой себе.
Дома она стала товаром, которым торгуют на ярмарках. Что же ей делать? Уйти? С ужасом беглянка поняла, что это больше не ее дом. Открытие потрясло до основания. Она прожила в нем всю жизнь, но теперь почувствовала себя беззащитной. Нужно уходить. Не на следующей неделе и даже не завтра утром — сейчас.
Идти некуда, но это дела не меняет. Остаться, есть хлеб, который отец бросил на стол, означает покориться его власти. Тем самым она признает: ею можно торговать. Девушка пожалела, что выпила первую кружку эля. Нужно было отказаться и тут же уйти из его дома. Старшая дочь посмотрела на мать:
— Ты не права. Он дьявол. И легенды говорят правду: когда заключаешь сделку с дьяволом, в конце концов приходится платить больше, чем казалось сначала.
Мать отвернулась. Гвенда встала, накренила полную кружку, и эль пролился на пол. Скип тут же принялся его слизывать. Отец рассердился:
— Я заплатил за этот кувшин целый фартинг!
— Прощайте.
И Гвенда вышла из дома.
18
В следующее воскресенье девушка после службы осталась в церкви на заседание манориального суда, который должен был решить судьбу ее любимого. Собралась вся деревня. Иногда здесь проводили настоящие судебные слушания по вопросам невыплаченных долгов, спорных границ между полями, обвинений в краже или изнасиловании, но чаще принимали практические решения — например, когда начинать пахоту на общинной бычьей упряжке.
Теоретически вилланов судили лорды. Но законы, установленные в Англии почти три века назад вторгшимися из Франции норманнами, обязывали следовать обычаям предков, и для исполнения законов лордам приходилось обсуждать вопросы с двенадцатью присяжными — видными сельчанами. Так что на практике дело нередко сводилось к договору между лордом и жителями деревни.
Вигли осталась без лендлорда. Сэр Стивен погиб при крушении моста. Эту новость принесла Гвенда. Она же сообщила, что граф Роланд, обязанный назначить нового лорда, при смерти. Вдень их с Вулфриком ухода из Кингсбриджа граф пришел в себя, но его тут же свалила такая сильная лихорадка, что он не мог договорить до конца ни одной фразы. Вигли приходилось ждать.
Это было в порядке вещей. Лорды часто отсутствовали: уходили на войну, уезжали на заседания парламента, сутяжничали, а то и просто торчали в свите своих графов при королевском дворе. Роланд всегда назначал наместника, обычно одного из своих сыновей, но в данном случае не мог сделать и этого. В отсутствие лорда деревней управлял староста — уж как мог.
