В этот день читали отрывок о Сусанне и старцах. Годвин был недоволен: слишком откровенная история, чтобы читать ее вслух людям, давшим обет безбрачия. Но сегодня даже попытки двух похотливых старцев склонить женщину ко греху не привлекли внимание братьев. Они перешептывались и поглядывали на Мёрдоу.
Когда обед закончился и пророк Даниил спас честное имя Сусанны, расспросив по отдельности старцев, которые поведали разное, монахи потянулись к выходу. И тут Мёрдоу громко, чтобы все слышали, бросил:
— Брат Томас, ты, кажется, пришел сюда раненый.
Обитатели монастыря остановились и прислушались. Лэнгли удивленно посмотрел на него.
— Да.
— И по-моему, в результате ранения потерял руку. Интересно, тебя ранили на службе королеве Изабелле?
Томас побледнел.
— Я монах Кингсбриджа уже десять лет. Моя служба в прошлом.
Мёрдоу невозмутимо продолжал:
— О, меня просто интересуют земли, пожертвованные монастырю. Славная такая деревушка в Норфолке. Пятьсот акров. Возле Линна, где живет королева.
Годвин с деланным возмущением воскликнул:
— Какое дело чужому человеку до наших владений!
— Но я читал хартию, — сказал Мёрдоу. — Это ведь не секрет.
Ризничий посмотрел на сидевших рядом Карла и Симеона. Они испугались. Помощник аббата и казначей, конечно, все знали. Только братья никак не могли понять, как странствующий монах разыскал эту хартию. Симеон открыл было рот, но Мёрдоу продолжил:
— По крайней мере не должно быть секретом.
Казначей закрыл рот. Если спросить, откуда об этом прознал Мёрдоу, ему самому непременно зададут вопрос, почему он держал все в тайне. А болтун не унимался:
— И Линн был пожалован аббатству… — для пущего эффекта уличный проповедник выдержал паузу, — королевой Изабеллой.
Годвин обвел глазами трапезную. Монахи оторопели, все, кроме Карла и Симеона — те сидели с каменными лицами. Мёрдоу облокотился на стол. В зубах у него застрял листик петрушки из жаркого.
— Я еще раз спрашиваю тебя, — угрожающе взревел он, — ты был ранен на службе королеве Изабелле?
— Всем известно, чем я занимался до того, как стал монахом, — отвечал Томас. — Был рыцарем, воевал, убивал. Я исповедался и получил отпущение.
— Монах может оставить свои грехи в прошлом, но аббат Кингсбриджа несет куда большую ответственность. Его могут спросить, кого он убивал, почему и, самое главное, какие получал за это награды.
Томас молча смотрел на Мёрдоу. Годвин пытался догадаться по лицу Лэнгли, что он думает. Он видел сильные эмоции, но какие? Это не сознание вины, даже не смущение. Что бы ни таилось за той хартией, бывший воин явно не считал, что совершил нечто постыдное. Это и не бешенство. Глумление Мёрдоу многих могло вывести из себя, но Томас, похоже, вовсе не собирался топтать его. Нет, Лэнгли испытывает чувство не такое горячее, как смущение, и не такое яростное, как гнев. И заговорщик наконец понял — страх. Томас испугался. Кого? Странствующего монаха? Вряд ли. Нет, он боялся того, что может случиться из-за Мёрдоу, последствий раскрытия тайны. А странствующий проповедник между тем продолжал дразнить Лэнгли:
— Если ты не ответишь на вопрос здесь, тебе зададут его в другом месте.
По расчетам Годвина, Томасу пора сдаваться. Но расчеты могут оказаться и ошибочными. Бывший рыцарь крепкий орешек. За десять лет никто не видел, чтобы он вышел из себя. Когда интриган предложил ему выступить кандидатом, Лэнгли, конечно, решил, что прошлое похоронено, и теперь, несомненно, понял, насколько ошибся. Но как он поведет себя при этом? Отступит? Или, сцепив зубы, пойдет напролом? Ризничий кусал губы и ждал. Наконец Томас заговорил:
— Я полагаю, это правда, меня действительно могут спросить в другом месте. Во всяком случае, ты сделаешь все — пустишься на любую подлость, пойдешь на любой риск, — чтобы твое предсказание сбылось.
— Если ты намекаешь…
— Теперь молчи! — Томас резко встал.
Мёрдоу подал назад. Рост Лэнгли, воинская выправка, внезапный громкий окрик — и странствующий монах заткнулся, что случалось не часто.
— Я никогда не отвечал на вопросы о своем прошлом. — Томас понизил голос, и все затихли, стараясь не пропустить ни слова. — И не собираюсь этого делать. Но этот… червяк… дает мне понять, что, если я стану вашим аббатом, вопросы не прекратятся. Монах может хранить в тайне минувшую жизнь, но аббат другое дело, теперь я понимаю. У аббата могут быть враги, а моя тайна — это моя слабость. И разумеется, слабость настоятеля может стать угрозой для аббатства. Сам должен был додуматься, но злобный Мёрдоу прежде ткнул меня носом: человек, который не хочет отвечать на вопросы о своем прошлом, не может быть аббатом. Поэтому…
— Нет! — воскликнул юный Теодорик.
— Поэтому я снимаю свою кандидатуру с предстоящих выборов.
Годвин глубоко, с облегчением вздохнул. Цель достигнута. Томас сел. Мёрдоу остался доволен. Все заговорили разом, пытаясь перекричать друг друга. Наконец Карл стукнул кулаком по столу, и постепенно водворилась тишина.
— Монах Мёрдоу, поскольку у тебя нет права голоса, я прошу тебя нас оставить.
Когда странствующий проповедник медленно, с торжествующим видом вышел, Карл продолжил:
— Это катастрофа. Мёрдоу — единственный кандидат!
Теодорик воскликнул:
— Нельзя, чтобы Томас снял свою кандидатуру!
— Но он уже это сделал.
Казначей произнес:
— Нужно найти другого кандидата.
— Да, — кивнул Карл. — И я предлагаю Симеона.
— Нет! — опять воскликнул Теодорик.
— Дайте мне сказать, — раздался голос казначея. — Мы должны избрать того из нас, кто объединит всю братию против Мёрдоу. Я не гожусь. Молодые монахи против меня. Но, мне кажется, есть человек, который получит всеобщую поддержку.
Он развернулся и посмотрел на ризничего.
— Да! — крикнул Теодорик. — Годвин!
Молодые монахи ликовали, старшие, похоже, смирились. Заговорщик покачал головой, словно отказываясь даже отвечать. Все принялись стучать постолам, скандируя:
— Год-вин! Год-вин!
Наконец выдвиженец встал. Душа его пела, но лицо было строго. Он поднял руки, призывая к тишине. Когда все умолкли, честолюбец тихо, смиренно произнес:
— Я покоряюсь воле братии.
Все возликовали.
23
Годвин тянул с выборами. Граф Роланд будет недоволен результатом, а ризничий хотел оставить ему как можно меньше времени для контрудара. Свадьба на носу. А еще ризничий боялся. Он вступил в борьбу с одним из самых влиятельных людей королевства — всего тринадцать человек носили титул графа. Англией правили эти графы — около сорока менее могущественных баронов, двадцать один епископ да еще несколько человек. В парламенте, созываемом королем, графы занимали места в палате лордов, а рыцари, мелкие землевладельцы и представители торгового сословия входили в палату общин. Роланд Ширинг являлся одним из самых сильных и влиятельных. И вот с ним схватился и, что еще опаснее, брал верх какой-то монах тридцати одного года, сын вдовы Петрониллы, занимающий жалкую должность ризничего Кингсбриджского аббатства. Поэтому Годвин медлил, но за шесть дней до свадьбы Роланд топнул ногой и рявкнул:
