Почему? Сегодня Гай не услышал обычного, шутливого и вместе с тем уклончивого ответа.
Открыв глаза, он не увидел неба, только серые камни потолка, вытесанные для того, чтобы давить мечты. Крик петуха возвестил, что наступает утро. До выхода на первый официальный поединок оставалось совсем немного.
— Гай, ты?
Акцент как у Эмпры, и фигурка у женщины, стоявшей по ту сторону решетчатой двери его камеры, походила на статуэтку. Но свет факела позволял заметить и различие: глаза оказались темнее и волосы тоже. Эмпра ушла, и этой женщины здесь быть не должно: даже состоятельные матроны редко заглядывают к гладиаторам в такой час.
— Откуда ты знаешь мое имя? — Гай поднял руку, чтобы протереть заспанные глаза, а потом понял, что этого можно не делать, поскольку он еще спит. А как по-другому объяснить то, что женщина уже внутри камеры, если решетка не открывалась?
Гай поморгал. Но видение стало еще более странным. Женщина — или девушка? — сняла с запястья тончайший браслет, какой он когда-либо видел, выставила его перед собой и раздвинула воздух. Заглянула в эту дыру и произнесла несколько слов на резком вибрирующем языке, какого Гай никогда не слыхал.
Из пустоты посыпались черные кудри, а вслед за волосами появилась и голова.
Его собственная голова.
Гай забыл, что умеет дышать.
Голова нахмурилась и заговорила на том же затейливом языке. Женщина — девушка? богиня? — опустилась на колени и поместила раздвинутый воздух перед собой. Из-под пола протянулись две руки, следом в камеру влез целиком второй Гай.
Где-то, напоминая, что Гай не спит, продолжал горланить петух. Бодрствует и трезв, в отличие от товарища по камере, Кастора, который постарался утопить страх в вине за пиршественным столом прошлым вечером. А теперь лежит в углу, как груда безвольной плоти. Хотя Эмпра растворилась во тьме, оставив Гая на грани отчаяния, он ограничился единственным кубком вина. Но если он не пьян и не спит, как объяснить эту сцену? Может, он уже погиб на арене? Значит, это элисий? Гай ожидал увидеть в посмертии побольше травы и поменьше решеток…
— К-кто вы? — выдавил он.
Незнакомцы обменялись взглядами и еще несколькими резкими возгласами.
— Мы… — начала женщина на латыни. — …друзья Эмпры. Она должна вернуться в страну, откуда явилась, но не желает, чтобы ты здесь погибал.
Значит, это не элисий, просто боги спустились на землю. Облака. Звезды. Небеса. Эмпра не солгала ни в чем. Как и большинство римлян, Гай вырос на историях, в которых богини, такие как Венера и Аврора, обращали свои взгляды на смертных мужчин. Историях о бурной, безудержной любви, заканчивающихся скорбным расставанием и появлением детей, потрясающих мир.
Гай не рассчитывал, что станет участником одной из них.
— Мы пришли освободить тебя, — сказал второй Гай. — Чтобы ты мог попрощаться с ней перед расставанием.
Чем дольше Гай рассматривал свое божественное подобие, тем четче осознавал, что сходство неполное. Бог — мужчина? Юноша? В его возрасте тоже годились оба понятия, и у него были прекрасные зубы и шрам на руке. Что-то в нем, в них обоих, пришедших в камеру Гая, напоминало Эмпру.
— Но моя клятва…
— Я выйду на бой вместо тебя. Твоя клятва ланисте будет исполнена. А тебе лучше начать жизнь заново еще где-нибудь. — Бог показал на свою тогу. Ткань казалась настолько плотной, что нельзя было рассмотреть отдельные нити — на такое искусство не способны руки смертного. — Мы обменяемся одеждами.
Крики петуха стихли; вскоре они сменятся бряцаньем оружия и ударами плети, арену начнут готовить к дневному кровопролитию. Гай пытался вникнуть в слова о том, что всего этого он может избежать… Считается ли это трусостью — уступить другому участие в поединке, может быть, позволить ему умереть вместо себя?
Нет, сказал себе Гай. Потому что бессмертные не умирают.
Кто он такой, чтобы противиться воле богов?
Гай принялся стаскивать тунику.
На протяжении восемнадцати лет слово отец оставалось для Фара пробелом в документах, которые доводилось заполнять. Что скрывала сфальсифицированная половина его ДНК? От кого он родился? Капитана МВЦ? От врача? Сенатора? Математические расчеты исключали последнее, но это не мешало юному Фару добавлять такой вариант в воображаемые сцены воссоединения сына с отцом. Отец-капитан берет его в экспедицию по морям, кишащим пиратами. Отец-врач позволяет надеть свой халат, хотя он еще великоват. Честный сенатор ведет на прогулку по Новому Форуму и каждому встречному гордо и громко сообщает: «Это мой сын!»
Ни один из сценариев даже близко не стоял с действительностью: полуголый Фар в тюремной камере, утренний декабрьский воздух покусывает грудь; он меняет простыню Имоджен из тончайшей ткани на изорванную тунику. Гай осторожно облачается в новую тогу, снова и снова гладя пальцами хлопковую ткань. Должно быть, потрясающее чувство по сравнению с тем, что натягивает через голову Фар. Колется, черт!
— Элиот… э-э, это Элиот… сейчас доставит тебя к Эмпре. Но тебе нужно залезть в ее… — Проклятье, как он должен это назвать? — …Невидимую колесницу.
— Колесницу? — переспрашивает Элиот на языке Центрального, поднимая свои «вселенские» брови. — Значит, я теперь лошадь?
— Карманная вселенная слишком трудна для перевода.
— Как же я поеду на невидимой колеснице? — Вопрос Гая заставляет их снова перейти на латынь.
— Шагай внутрь. — Элиот указывает на место в полу, где образовалась полость. — Осторожнее.
Гай хмурит брови, недоверчиво кривит губы — дети неосознанно повторяют мимику отца — и заглядывает за край между измерениями.
— Я туда влезу?
— Да. — Фар знает, потому что задавал тот же вопрос на том же краю, прежде чем покинуть «Инвиктус». Когда он забрался во внутреннее пространство, оно оказалось больше похоже на вселенную, чем на карман. — Когда окажешься внутри, оно станет больше.
Гай принимает слова своего неизвестного сына на веру. Когда отец проскальзывает через пол, у Фара в горле встает ком. Всю жизнь он прожил, будучи только Маккарти, но в нем всегда жили пятьдесят процентов от этого человека. Как Гай стал гладиатором? Как звали дедушку и бабушку Фара? Какое место отец называл своим домом?
Хотелось бы расспросить об этом отца, но солнце уже вставало, и все ответы скоро забудутся. Фар смотрел, как Гай устраивается на куче нижних юбок, удивляясь их кружевному плетению. Ком в горле не позволил Фару даже сказать «прощай». Впрочем, он не сумел и поздороваться.
Элиот закрыла карманную вселенную, снова надев ее на запястье. Фар посмотрел на стены камеры, скудно освещенные светом лампы, исцарапанные граффити, оставленными прежними обитателями. Антиох с женщинами настоящий жеребец. Сегодня я заработал свой хлеб. Надписи делали помещение не таким унылым. Может, и отец оставил одну из них.
