– Кто-нибудь проверял вашу спину?
Я сказал:
– Нет, проблема ведь с ребрами.
Он велел провести магнитно-резонансную томографию. Когда я пришел к нему в середине декабря, чтобы узнать о результатах, он сказал: «Хорошая новость – это не рак».
Я подумал: «Рак? Господи! Он думал, что это может быть рак?»
Это была грыжа грудного отдела позвоночника. Мне для начала поставили капельницу в связи с воспалением в верхней части спины и нижней части шеи, а доктор Уоткинс провел следующие четыре дня в беседах с врачами по всей стране. Три врача рекомендовали операцию, а три других советовали лечебную физкультуру. Единственным профессиональным спортсменом, которого лечили от такой же травмы, была горнолыжница. После операции она была вынуждена закончить спортивную карьеру, поэтому мы решили остановиться на четырехмесячном курсе реабилитации. Я спросил доктора Уоткинса:
– Мне можно играть в гольф?
Он покачал головой и ответил:
– Вы будете играть в хоккей, прежде чем я разрешу вам играть в гольф.
Я начал потихоньку кататься на коньках и чувствовал себя замечательно – мне поскорее хотелось вернуться в команду. В канун Рождества я тренировался самостоятельно, а в Рождество два часа катался на коньках. Это стало одним из самых лучших подарков.
У команды был отличный год. Мы были на первом месте в дивизионе. И затем 6 января 1993 г., когда я вернулся в состав, мы проиграли команде «Тампа Бэй» со счетом 6–3. Помню, как я уходил со льда, и Марти Максорли, который никогда ничего не утаивал, весело глядя на меня, сказал: «Хорошая работа».
Примерно пятнадцать матчей команда из-за меня играла хуже. В том сезоне мы сыграли сорок пять матчей и несильно отставали от лучших команд дивизиона. Я играл плохо, а игроков вознаграждают за то, как они играют сейчас, а не за прошлые заслуги. Я не хотел отбирать игровое время у ребят, которые приносили пользу команде. И все же я должен был восстановить свое прежнее состояние. Я утратил чувство момента. Я был в форме, но у меня отсутствовала игровая форма. Своего рода парадоксальная ситуация. Я спросил Барри Мелроуза: «Как мы справимся с этой задачей? Как сделать так, чтобы я получал игровое время в достаточном количестве и мог подготовиться к плей-офф и в то же самое время не портил игру команде?» Но поворотным моментом для меня стало 22 февраля во время поездки в Тампа-Бэй. В тот вечер игра у меня получалась очень хорошо, я действовал все лучше, и у меня возвращалось чувство момента. В оставшуюся часть сезона я стал другим игроком.
Другой аспект моего долгого отсутствия на льду заключался в том, что в последних десяти играх того года и приближающихся матчах плей-офф я чувствовал невероятную бодрость. Раньше в моей карьере ничего подобного не было. Иногда я играл по 130 матчей за год (предсезонный период, регулярный сезон, плей-офф и Кубок Канады). После такого количества игр вы чувствуете себя измотанным.
В том году мы играли с «Калгари» в первом раунде, затем с «Ванкувером», «Торонто», а затем с «Монреалем». Мы сыграли во всех четырех канадских городах, и поскольку наша команда заняла третье место в дивизионе, мы все первые матчи играли в гостях.
В первой игре плей-офф в Калгари, когда в первом периоде прошло пять минут, я участвовал во вбрасывании с Джоэлем Отто, по-настоящему хорошим игроком. Он был жестким, очень жестким. В этом отношении он чем-то напоминал Марка Мессье. Если вы сделали что-то неразумное, он непременно с вами поквитается. Но при этом он был честным и справедливым. Я выиграл вбрасывание, затем отвернулся от него, и он толкнул меня клюшкой в бок. Джоэль был большим парнем, ростом 193 см, весом 100 кг, а клюшки делались из цельной древесины. Он сломал мне ребро. Сразу после этого я отправился в раздевалку.
Лежа на столе у врача, я думал: «Боже мой, что же теперь делать?» Пришел врач. В регулярном сезоне вы пользуетесь услугами врача команды хозяев, но в плей-офф вы не хотите, чтобы соперник узнал, кто травмирован, и поэтому обращаетесь к своему врачу. Джоэль толкнул меня сильно. Мне было больно, и я беспокоился насчет оставшейся части плей-офф.
Врач сказал:
– Знаешь, что мы сделаем, Уэйн? Просто наденем на тебя специальный жилет.
В те дни такие жилеты были из резины толщиной чуть больше, чем полсантиметра. Вряд ли это намного лучше, чем вообще ничего. Таким образом, на все оставшиеся матчи серии плей-офф (в 7:25 после разминки и непосредственно перед выходом на лед) я надевал этот жилет. Приходил врач, отводил меня в медкабинет и длинной иглой делал мне замораживающий укол в верхнюю часть бедра.
Я поддразнивал врача:
– Не сделайте по ошибке укол не туда, а то мне придется ходить на одной ноге.
Все восемь недель плей-офф я играл со сломанным ребром и ни разу ничего не чувствовал во время матчей. Врач говорил: «Хуже не будет». Но примерно через час после игр, когда действие заморозки заканчивалось, ощущения были весьма болезненными.
Мы начали серию в Калгари и выиграли ее в шестом матче. Следующую мы начали в Ванкувере и выиграли пятый матч в двойном овертайме, а затем шестой матч дома. Затем отправились в Торонто на полуфинал.
Одна из причин, по которой мы любим спорт, заключается в том, что случиться может всякое. Но было настоящим откровением видеть, как в этой серии играли Марти Максорли и Уэндел Кларк. Мы с Дуги Гилмором, может, и настоящие мастера, но Уэндел и Марти стали сердцем и душой серии. Уэндел Кларк был феноменом. У него не было такого таланта от рождения, который есть у некоторых ребят. Но он был одним из самых доминирующих игроков в лиге. Его кистевой бросок напоминал луч лазера, столкновение с ним на льду походило на столкновение с грузовиком, и его было совершенно невозможно запугать. Казалось, он забивал два гола в каждом матче. Он был единственным игроком «Лифс», которого мы не могли контролировать. Нам удалось немного замедлить действия вместе с Дугом Гилмором, но остановить его мы так и не могли. Уэндел был просто изумителен. Барри Мелроуз пробовал ставить против него всех, включая Робби Блейка и Марти Максорли, но Уэндел все же умудрился забросить шайбу. Интересно, что Барри и Уэндел Кларк – родственники. Норри Кларк Маклин, бабушка Барри, и Бад, дедушка Уэндела, – брат и сестра. Барри и Уэндел выросли вместе.
В то время говорили: «Вам не остановить Уэндела Кларка. Вы можете лишь надеяться, что сумеете сдержать его». Если к концу вечера Уэндел забрасывал всего одну шайбу, мы считали, что хорошо поработали. Это было жесткое, силовое противостояние: с нашей стороны – Марти, со стороны противника – Уэндел. Они играли выше уровня своего таланта. Ни один не уступал и дюйма.
17 мая 1993 г. в третьем периоде первого матча мы были несколько вялыми. Поездка оказалась очень тяжелой. Это была наша третья серия, и нам еще предстояло играть дома, поэтому нам нужно было вернуть себе эмоции и спортивную злость. Марти, который считал это частью своей работы, искал возможность взбодрить нас. И вот на нашей половине катка появился Гилмор. Он ехал, опустив голову. Увидев это, стоящий около синей линии Марти налетел на него. Даги – жесткий парень, и я могу гарантировать, что за весь год он не получал таких сильных ударов. Это был важный шаг. Он дал «Торонто» понять, что мы бросаем им вызов. И Гилмор также понял, что свободного пространства на льду у него не будет. За него придется побороться. И это вернуло нам боевой настрой.
