В первый раз я попалась, когда мне было четырнадцать — в Сакраменто, куда мы поехали с волейбольной командой на соревнования. Я занималась клубным волейболом — то есть когда кончался волейбольный сезон в нашей школе, играла с детьми из других школ. В смысле, я вообще не прекращала играть в волейбол, совсем. Все это, конечно, сформировало мою рабочую этику (и избавило от добрых пятнадцати кило). Но еще это значило, что я пропускала кучу веселья по выходным — и все для того, чтобы обливаться потом в плохо освещенном спортзале, есть салат с пастой и спать урывками между матчами. Меня даже сейчас клонит в сон и хочется салата с пастой, если я оказываюсь в большом школьном спортзале. Или в обычном. Или в библиотеке. Или дома. Или прямо сейчас.
Вот как проходила большая часть моих выходных в старшей школе:
— Садишься в автобус в пять утра в воскресенье и едешь от двух до пяти часов на соревнования.
— Приезжаешь, переодеваешься и играешь, пока не выбыла.
— Понимаешь, что если, боже упаси, дойдешь до финала, то будешь играть двенадцать часов подряд, а потом привезешь домой маленький пластмассовый кубок, который придется паковать и таскать за собой во всех переездах, пока не выбросишь его, скрепя сердце, в двадцать четыре.
Если подумать, это чем-то смахивает на телевизионные или киносъемки — только с тобой целый день рядом родители, и правил профсоюза нет; поэтому приходится играть и играть, пока наколенники не сломаются или кровь не пойдет. Ешь все, что принесут родители, пытаясь друг друга перещеголять. О здоровье тогда никто особо не думал, поэтому мы ели большие сэндвичи с куриными котлетами и пасту, прежде чем рвануть обратно на площадку.
Но вернемся к краже из магазина в Сакраменто. Мы с подругами по команде осматривали город. Зависли в так называемом Старом Сакраменто, где было полно магазинчиков, торговавших всякой херотой для туристов: рюмками, кофейными кружками, футболками с названием города и всякими типа смешными фразочками, ну там: «Я не голубой, а мой парень — тот да». Я воровала уже пару месяцев и уже завела себе репутацию среди школьных друзей. Но девочки из лиги клубного волейбола меня не знали и не понимали, какая я оторва. Мне не терпелось им себя показать.
Я хотела понравиться трем самым крутым девчонкам в команде, так что подозвала их и рассказала, как научилась воровать. Они впечатлились, как легко все выходило, по моим словам, и мы пошли сгребать самые желанные товары в магазинах: майки узелкового батика с надписью «Смешанный футбол голышом», снежные шары и, разумеется, предмет всеобщего вожделения — рюмки для текилы «1 текила, 2 текилы, 3 текилы, ПОЛ». (Кто им это все пишет? Сам Марк Твен, что ли?)
Грабить Старый Сакраменто мы взялись где-то вшестером. Когда все закончилось, я зашла в свой номер в гостинице и вывалила сокровища на кровать. Осмотрела добычу. Оглядываясь назад, понимаю, что ни одна вещь там не стоила бы больше $1.99, если бы я ее купила. Но не в мою смену! В мою смену все даром!
Так получилось, что моя мама сопровождала нас именно на те соревнования и приехала она в гостиницу как раз в тот вечер. Войдя в номер, она меня обняла и сказала, что у нее неприятные новости. Ей, кажется, действительно было противно, что моих подруг по команде поймали на воровстве в магазине и доставили в полицейский участок. Я изобразила невинность — отчасти потому, что невыносимо было ее разочаровывать, отчасти из-за того, что пришла в ужас: если меня поймают, мои новообретенные призы (особенно шляпу с пришитыми искусственными дредами) придется вернуть.
Утром я увиделась с тремя телочками, которые из-за меня влипли, и выяснила, что их до конца соревнований отправят на скамейку запасных. Они всю ночь не спали, плакали. Они смотрели на меня, как бы говоря: как ты могла с нами так поступить, Эми? Я видела, что они на меня злятся. Они меня ненавидели. Мой план — понравиться им — дал такую жуткую обратку, какой я и представить не могла.
На самом деле обвинение даже не пошло бы в их личные дела, потому что все они были несовершеннолетними, но они все равно страшно злились. Если честно, я на них тоже немножко злилась: нельзя так просасывать попытку что-то украсть в магазине. Гребаные салаги, думала я. Не надо было их брать под свое опытное преступное крыло. Потом я подумала еще. Вспомнила про Общество сестер странствующего волейбольного спандекса. И решила, что самое правильное, что можно сделать — и для этих девчонок, и для себя самой, — это признаться, что я тоже воровала. Бывают вообще разводилы, у которых есть совесть?
Меня предсказуемо отправили на скамейку до конца соревнований. Я стояла у бровки в наколенниках на лодыжках, отбиваясь от злобных взглядов девчонок, которым отчаянно хотела нравиться. Я прилетела в Сакраменто из самого Нью-Йорка, чтобы ни разу не сыграть в волейбол и заиметь несколько поганых рюмок, в которые все равно не смогу налить ничего, кроме воды, еще семь лет. Наверное, я все это заслужила. Нельзя купить или украсть популярность и любовь; их надо зарабатывать по старинке, а не в Старом Сакраменто. Думаю, в те выходные я получила ценный урок о работе в команде, о сестринстве и о дружбе.
Но, к несчастью, я пока еще не до конца научилась не воровать. Для этого мне понадобился привод с занесением в дело.
Все случилось в серьезном универмаге. Назовем его «Шлуминдейл». Воровство мое прошло вразнос. Как раз тогда мы превратились из семьи с Новыми Деньгами в семью Без Денег и не могли больше покупать всякие штуки не первой необходимости, без которых не может обойтись подросток. Так что я призвала на помощь все свои прокачанные навыки разводилы, чтобы получить то, что было «нужно» нам с Ким. Выиграли все: Ким выполнила свою норму по подростковому бунту, а я получила белый комбинезон! Мы стали проделывать это все чаще. У воровства было еще побочное преимущество: оно позволяло нам чувствовать себя непобедимыми и сильными. Я не считаю свои упражнения в воровстве дорогой одежды прикольными или заслуживающими сочувствия, но и удивляться им не стоит. Девочка-подросток, особенно из распавшейся семьи и без денег, со всей свежестью и полнотой осознает, насколько офигительно мало она значит в мире. А что еще хуже, я чувствовала, как понемногу сползаю к той жесткой грани, — куда большинство женщин добирается в колледже или, может, на первой работе, — где осознаешь, что ты не просто сейчас значишь очень мало, но, скорее всего, никогда не будешь значить больше. Оттуда путь один — под горку. Тебе восемнадцать, и это твой шанс ВЗЯТЬ ТО, ЧТО СМОЖЕШЬ. Я понимаю, что все это не оправдывает воровства в магазинах. Я правда не думаю, что это прикольно, — но вместе с тем не вижу и ничего шокирующего в том, что нам это позволяло себя чувствовать такими непобедимыми и сильными.
Провернув несколько дел, мы ощутили, что вышли на серьезный уровень. Мы заносили в примерочную две одинаковые вещи, клали одну в сумку или совали под одежду, а вторую вешали на вешалку.
— Как оно? — спрашивала продавщица.
— Не очень, — отвечала я, пытаясь изобразить ненависть к себе, с которой большинство женщин выходит из примерочной.
Но на самом деле я торжествовала от того, какой я гений: придумала невероятный план, «возьми две, одну укради». Гений мой резко тормознули в тот день, когда нас с сестрой усадили на заднее сиденье полицейской машины.
