– В чем дело? Тебе что-то известно?
– Нет.
Она поддела кончиком вилки последний кусочек оладьи и съела. Роджер скептически хмыкнул, а она нахмурилась – на тарелке осталась вязкая лужица сиропа: это ж надо, никогда ей не удавалось рассчитать достаточное количество меда или варенья! Муж все-таки более аккуратный, неизменно доедал дочиста.
– Мне ничего не известно, – сказала она, закусила нижнюю губу и обмакнула кончик пальца в сироп. – Только…
– Что?
– Па бы не смог.
Брианна засунула палец в рот и облизала сироп.
– А вот насчет папы не уверена. Просто… вспоминая вещи, которым тогда не придавала значения, я лишь сейчас…
Прикрыв веки, она замолчала, потом открыла глаза и посмотрела на Роджера.
– Как-то попался мне в руки его кошелек. Я не шпионила, просто баловалась. Так вот, между долларовыми банкнотами была спрятана записка. Приглашение на встречу…
– Ничего криминального.
– Она начиналась со слова «Дорогой»… И почерк был не мамин.
– О… – протянул Роджер и спросил после паузы. – Сколько тебе было?
– Одиннадцать.
Брианна рисовала пальцем по тарелке.
– Я засунула записку обратно, выбросила этот эпизод из головы и не вспоминала до сегодняшнего дня. Вообще, между ними… случались и другие странные моменты, которые я замечала, но не могла понять или объяснить. Просто чувствовала.
Она умолкла, глубоко вздохнула и вытерла палец о салфетку.
– Бри, Джейми человек чести и очень любит твою маму.
– В том-то все и дело, – мягко ответила она. – Я была уверена, что отец тоже.
* * *
Мысль о том, что история Мальвы могла быть правдивой, неотвязно преследовала Роджера и досаждала, словно камушек в ботинке. Джейми Фрэзер, благородный человек, боготворивший свою жену, тяжело переживал ее болезнь и погрузился в пучину тоски и уныния. Его душевное состояние, помнится, тревожило Роджера не меньше, чем хворь Клэр: Джейми тогда осунулся, глаза ввалились, а черты лица заострились, потому что в той бесконечной череде безрадостных дней, омраченных угрозой близкой смерти, он не ел и не спал, держась лишь усилием воли.
Роджер пытался заводить с ним душеспасительные беседы о Боге и вечности, хотел примирить с неизбежным, однако натыкался на яростное сопротивление Фрэзера, не допускавшего даже мысли, что Господь может забрать его жену. А потом в болезни Клэр наступил кризис, и Джейми совсем отчаялся. Поэтому вполне допустимо, что предложение Мальвы утешить горе теплым прикосновением могло зайти дальше, чем рассчитывали обе стороны.
Но сейчас, в начале мая, девушка была на шестом месяце. Значит, забеременела она в ноябре. А состояние Клэр резко улучшилось в конце сентября: Роджер отлично запомнил запах, доносившийся с выжженных полей, когда она очнулась в своей спальне, открыв огромные глаза, сияющие на прекрасном ангельском личике.
Точно! Все встало на свои места. Не было у них близости и быть не могло. Идеальных людей не бывает, это ясно, каждый может оступиться. Но лишь раз. И не Джейми Фрэзер. Мальва Кристи лжет.
Успокоившись, Роджер направился вдоль ручья к хижине Кристи.
Брианна в отчаянии спрашивала его, чем он может помочь… Что ж, вариантов чертовски мало, но надо попробовать. Сегодня пятница, а в воскресенье следует прочитать на службе красноречивую проповедь о порочности сплетен. Хотя, насколько Роджер знал человеческую природу, нравоучительный эффект от подобных наставлений редко бывает продолжительным.
Кроме того, вечером в среду состоялось заседание ложи. Прошло оно хорошо, и ставить под угрозу зародившийся хрупкий союз было страшно, но… если все-таки рискнуть, вдруг поможет… взять да и пригласить Джейми и обоих Кристи на собрание? Тогда вопрос будет решаться открыто, ведь каким бы скверным ни был повод, публичное обсуждение куда лучше тихого злословия за спиной. Роджер полагал, что Том Кристи, несмотря на щекотливость ситуации, будет вести себя в рамках приличий, а вот насчет Алана были большие сомнения. Сын унаследовал от отца черты лица и категоричность, однако ему не хватало железной воли и самообладания Тома.
А вот и хижина, похоже, пустая. Роджер услышал звук топора и пошел на задний двор.
Оказалось, что дрова рубила Мальва. Он окликнул ее, и та встревоженно обернулась. Под ее глазами были мешки, а привычный румянец потускнел. Роджер тепло поздоровался.
– Если вы явились, чтобы я от своих слов отказалась, то напрасно, – сразу заявила она, игнорируя приветствие.
– Решил проведать. Вдруг тебе хочется с кем-то потолковать.
Мальва удивилась, опустила топор на землю и утерла лицо передником.
– Потолковать? – медленно переспросила она, уставившись на него. – О чем?
Роджер пожал плечами и слегка улыбнулся.
– Да о чем пожелаешь.
Он говорил расслабленно, специально смягчив произношение, чтобы подстроиться под ее тягучий эдинбургский акцент.
– Тебе, верно, и поболтать-то не с кем, кроме папы и брата. Да и те, похоже, слушать не станут. Особенно нынче.
Тень улыбки скользнула по ее лицу.
– Не станут, – согласилась Мальва. – Только слушать-то нечего, все уже сказано, ясно? Я потаскушка, чего еще?
– Я не считаю тебя потаскушкой, – примирительно произнес Роджер.
– Ой, да неужто?
Она покачнулась на пятках, насмешливо глядя на него.
– И как, по-вашему, назвать женщину, которая перед женатым ноги раздвигает? Распутницей, не иначе. Ну, или потаскушкой.
Ее грубость показалась Роджеру напускной, словно она демонстративно пыталась отпугнуть его.
– Я бы сказал, что она сбилась с пути. Иисус прощал падших женщин, зачем же мне обвинять в блуде ту, что им не занимается.
– Если вы мне Библию читать вздумали, то поумерьте пыл, – скривилась Мальва. – Я проповедями сыта по горло.
Это было похоже на правду. Том Кристи знал наизусть не менее десятка стихов из Священного Писания, и если не наказывал дочь физически, то наверняка делал это в устной форме.
Не найдясь, что ответить, Роджер протянул руку.
– Давай помогу управиться с дровами.
Приподняв бровь, она отдала ему топорик и отступила назад. Роджер взял деревянный чурбан, ловко расколол его пополам и нагнулся за следующим. Девушка некоторое время наблюдала за ним, а затем присела на полено.
Весна в гористой местности, как обычно, была холодной, поскольку уходящая зима еще дышала морозными ветрами с заснеженных вершин, но физический труд согрел Роджера. Он работал, не поднимая глаз от поленьев и их светло-волокнистой сердцевины, чувствуя, как лезвие топора застревает в древесине. Ему вдруг вспомнился разговор с Бри.
