Лишь сейчас обратив внимание, что в воздухе роятся целые полчища разъяренных и жалящих созданий, я догадалась свернуть с тропы и нырнула сквозь кусты, не разбирая дороги от слез, застилавших глаза. Вокруг раздавался низкий воинственный гул.
Медведь! Черт возьми, в сад вломился медведь! В долю секунды между первым и вторым укусом мне бросился в глаза перевернутый улей в грязи за калиткой, истекающий медом из выпотрошенных сот.
Нагнувшись, я прошмыгнула под ветками и бросилась в заросли лаконоса, вздыхая и ругаясь на чем свет стоит. Место от укуса на шее пульсировало и горело, на виске наливалась шишка, веко начало опухать. Что-то поползло по ноге, и я смахнула лазутчицу, пока та не ужалила.
Теперь можно утереть слезы и проморгаться. Через стебли с желтыми соцветиями надо мной пролетели несколько пчел, зловещие, как «спитфайры»
[46]. Я проползла чуть дальше, чтобы побыстрее убраться отсюда, одной рукой похлопывая себя по волосам, а другой вытряхивая юбки, чтобы не дать пчелам забраться под одежду.
Дыша как паровоз, я дрожала от адреналина и злости.
– Проклятье… Чертов медведь… Чтоб он провалился…
Хотелось ворваться в сад, крича и хлопая юбками в надежде обратить зверя в бегство. Но инстинкт самосохранения все же оказался сильнее.
Я поднялась на ноги и, пригнувшись, поспешила через кустарник к вершине холма, намереваясь обогнуть сад и спуститься с другой стороны, подальше от ульев. Этим путем можно было вернуться к тропе и спуститься к дому, а там позвать кого-нибудь на помощь, по возможности вооружиться и прогнать медведя, пока тот не разорил всю пасеку.
Уже не таясь, я ринулась сквозь кусты, спотыкаясь о бревна и задыхаясь от ярости. Попыталась было разглядеть зверя через заросли виноградных лоз, но они оказались слишком густыми. Половина лица пылала огнем, и с каждым ударом сердца в тройничном нерве пульсировала боль, отчего мышцу сводило судорогой и ужасно слезились глаза.
Мне удалось добраться до тропы как раз ниже того места, где меня укусила первая пчела, – на земле лежала выпавшая из рук садовая корзинка, а инструменты из нее высыпались наружу. Я подобрала нож, который использовала для всех видов работ от подрезки до выкапывания корней. Крепкий, надежный, с шестидюймовым лезвием. На медведя, конечно, не пойдешь, однако с оружием как-то спокойнее.
Ворота были по-прежнему открыты. Разоренный улей лежал там же, где и раньше, с разбитыми и раздавленными восковыми сотами, наполняющими воздух густым медовым ароматом. Впрочем, соты не были разбросаны, а, напротив, еще крепились к деревянному остову улья.
Рядом с ухом раздалось угрожающее жужжание, и я резко присела, но убегать не стала. Я постаралась успокоить дыхание, пытаясь расслышать хоть что-нибудь сквозь грохот стучащего в ушах сердца. Медведи не тихони, им прятаться незачем. Наверняка из сада должны были доноситься фырканье и чавканье, хруст веток, звук лакающего длинного языка. Но нет, ничего не слышно…
Осторожно, шаг за шагом, я двинулась по боковой тропинке вверх, готовая в любой момент броситься наутек. Вон стоит высоченный дуб, до него футов двадцать. Успею добежать, если вдруг выскочит хищник?
Из сада не доносилось ни звука, кроме мягкого шелеста виноградных листьев и гула разъяренных пчел, оплакивающих свои разбитые соты.
Зверь ушел. Наверняка. Я медленно двинулась ближе, сжимая рукоятку ножа.
Тут я почувствовала запах крови и увидела ее. Она лежала на овощной грядке, а юбки вздымались в воздух, как лепестки огромного красного цветка, распустившегося среди побегов латука.
В следующее мгновение я уже стояла рядом с ней на коленях и держала теплое запястье бедняжки, тонкое, хрупкое и безжизненное. Пульса не было. «Ясное дело, – холодно заметил внутренний голос. – Перерезанное горло, алые лужи вокруг, и артерия уже не кровоточит. Она мертва…»
Серые глаза Мальвы были удивленно распахнуты, чепец свалился. Я стиснула ее запястье, все еще надеясь нащупать пульс, найти слабое биение жизни… И нашла. Почувствовав легкий толчок в ее животе, я тут же бросила безвольную руку и схватила нож, подбираясь к подолу юбки.
Я действовала без раздумий, без страха, без сомнений. Только нож, давление, края расходящейся плоти и тусклая надежда, отчаянная попытка успеть…
Разрезала ей живот от пупка до паха, вспарывая вялые мышцы. Задела матку, быстро, но осторожно рассекла ее стенку, отбросила нож в сторону и засунула руки в еще теплое чрево Мальвы Кристи. Нащупав младенца, схватила его и стала выкручивать, выворачивать, неистово тянуть его из лап неминуемой смерти наружу, на воздух, чтобы помочь сделать ему первый вздох… Когда я потянула ребенка, тело Мальвы безвольно приподнялось и шлепнулось на землю, дернув обмякшими конечностями, неожиданно освободившись от бремени.
Я отерла крошечное личико от крови и слизи, нежно-нежно продула ему легкие, ведь альвеолы у новорожденного тонкие, как паутинки. Легонько, не больше чем на два пальца, стала надавливать на грудную клетку размером с ладошку, чувствуя, как она пружинит под моей рукой. Ощутила отклик, слабое шевеление и инстинктивное барахтанье. А потом крошечная искорка жизни стала слабеть и угасать, и тогда я закричала, мучительно и тоскливо, прижимая к груди еще теплое, будто кукольное, тельце.
– Не уходи, – умоляла я. – Не уходи, не уходи, пожалуйста, не уходи.
Однако дрожание утихло, а легкое голубое сияние, которое, казалось, на миг ожило под моими ладонями, погасло, как пламя свечи; тлеющий фитилек почадил немного и затух, и весь мир погрузился во тьму.
Когда меня нашли, я сидела на залитой солнцем грядке, рыдая и утопая в крови, с мальчиком на коленях, рядом с выпотрошенной Мальвой.
Глава 85
Похищенная невеста
Со дня смерти Мальвы прошла неделя. Убийца так и не был найден. Вокруг Риджа сгущался туман подозрений и недоверия, соседи перешептывались и бросали косые взгляды. Сколько Джейми ни пытался выяснить хоть что-то о случившемся, никто не знал – или не хотел сообщать – ничего дельного.
Я видела, как в нем день ото дня растут напряженность и отчаяние, и понимала, что надо найти этим чувствам выход. Однако и сама не знала, что ему посоветовать.
В среду после завтрака Джейми стоял в своем кабинете, глядя в окно, а потом как хлопнет кулаком по столу. Я даже подскочила от неожиданности.
– Все, я дошел до предела, – провозгласил он. – Еще немного – и сойду с ума. Надо что-то делать, и я готов к решительным действиям.
Не дожидаясь от меня ответа, он подошел к двери, распахнул ее и рявкнул в коридор:
– Джозеф!
Мистер Уэмисс явился из кухни, где чистил дымоход под руководством миссис Баг, напуганный, бледный, перепачканный в саже и взлохмаченный.
Джейми не обратил никакого внимания на черные следы на голом неприкрытом полу – он сжег злосчастный половик – и, пригвоздив мистера Уэмисса взглядом, спросил:
