Запах стал сильнее, к нему примешивался какой-то странный, как будто знакомый, мускусный полутон. С каждым шагом дым, висящий между деревьев, становился все плотнее, и к тому моменту, когда Роджер вышел на опушку, он буквально стоял в стременах от напряжения.
Хижина была на месте, потрепанная, но целая. Облегчение заставило его опуститься обратно в седло с такой силой, что Кларенс возмущенно крякнул. Дым вился вокруг дома плотными спиралями, и фигура Брианны с по-мусульмански укутанными шарфом волосами и лицом была едва различима. Он спешился, сделал вдох, чтобы позвать ее, и мгновенно испытал приступ кашля. Чертова печка для обжига была открыта и изрыгала дым, словно дьявольский котел. Теперь он разобрал мускусный полутон – запах жженой земли.
– Роджер, Роджер! – Бри увидела его и бросилась бежать. Перепрыгнув через кучу торфа, с развевающимися юбками и шарфом, как горная коза, она упала в его объятья.
Он крепко схватил ее, думая, что нет в жизни ничего лучше, чем чувствовать ее вес в своих руках и ощущать вкус ее губ, даже несмотря на то, что на обед она явно ела лук. Она отстранилась на мгновение, улыбающаяся, с влажными глазами.
– Я люблю тебя. – Потом Брианна снова обхватила его лицо и поцеловала. – Я скучала. Когда ты в последний раз брился? Я люблю тебя.
– Четыре дня назад, когда выехал из Шарлотта. Я тоже тебя люблю. Все в порядке?
– Конечно. То есть не совсем. Джемми упал с дерева и выбил зуб. Но это был молочный зуб, и мама сказала, что это не должно повлиять на коренной, когда он начнет резаться. Йен мог заразиться сифилисом, и мы все его осуждаем. Папу почти облили дегтем в Кросс-Крике. А еще мы видели Флору Макдональд, и мама проткнула иглой глаз тети Иокасты, и…
– Фу, – инстинктивно отреагировал Роджер. – Зачем?
– Чтобы он не лопнул. А еще я заработала шесть фунтов, рисуя на заказ! – триумфально подытожила она. – Я купила проволоки и шелковой бумаги, чтобы делать ширмы, а еще шерсти для твоего зимнего плаща. Она зеленая. А самое главное, мы встретили другого… Ну, про это, наверное, лучше рассказать позже, это сложно. Как все прошло с пресвитерианцами? Все в порядке? Ты священник?
Он покачал головой, пытаясь решить, на какую часть этого потока сознания ответить сначала. Выбор пал на последнюю фразу, просто потому, что ее он помнил наверняка.
– Почти. Ты брала уроки по бессвязной речи у миссис Баг?
– И как ты можешь быть почти священником? Погоди-ка, расскажешь через минуту, мне нужно приоткрыть печь посильнее.
С этими словами она помчалась назад через перекопанную землю к зияющему отверстию печи. С одной стороны возвышался высокий кирпичный дымоход, который отчасти напоминал надгробный камень. Обгоревшие куски дерна, которые прикрывали печь в процессе работы, были разбросаны вокруг. Создавалось общее впечатление огромной дымящейся могилы, из которой только что поднялось нечто огромное, раскаленное и, без сомнения, демоническое. Если бы он был католиком, то перекрестился бы.
Он осторожно подошел к краю, где Брианна, сидя на коленях, вытягивала перед собой лопату, чтобы убрать следующий слой дерна с ивового каркаса, который возвышался над ямой. Посмотрев вниз, он различил в густом дыму странной формы объекты, лежащие на земляных полках. Несколько по форме напоминали тарелки и миски. Большая часть предметов походила на тубы длиной в два-три фута, с одного края закругленные и суженные, а с другого чуть расширяющиеся. Они были темного розового цвета, почерневшие от дыма, и больше всего напоминали коллекцию гигантских фаллосов на гриле – ассоциация почти настолько же неприятная, как история про глаз Иокасты.
– Трубы, – гордо сказала Брианна, указывая лопатой в сторону продолговатых предметов. – Для воды. Смотри, они получились идеальными! Ну, или станут такими, если не треснут, пока будут остывать.
– Ничего себе! – отозвался Роджер с умеренным энтузиазмом. – Эй, я привез тебе подарок. – Потянувшись в карман плаща, он достал апельсин, который она схватила с восторженным писком, хотя и замялась на секунду перед тем, как вонзить палец в оранжевую корочку.
– Ешь, не беспокойся. Я привез еще один для Джемми, – заверил он ее.
– Я люблю тебя, – сказала она снова с жаром, апельсиновый сок побежал по ее подбородку. – Что там с пресвитерианцами? Что они сказали?
– Ну, в целом все в порядке. У меня все-таки университетская степень, и я знаю достаточно греческого и латыни, чтобы их впечатлить. Есть загвоздка с ивритом, но я наверстаю – преподобный Кадвелл одолжил мне книгу. – Он похлопал рукой по карману.
– Ага, так и вижу тебя проповедующим на иврите Кромби и Бьюкенанам, – сказала она, широко улыбаясь. – Так что еще?
К ее губе прилип кусочек апельсиновой мякоти и, ведомый импульсом, он наклонился и поцеловал ее, ощущая, как во рту разливается яркая кисловатая сладость.
– Ну, они проверили мое знание доктрины и писания, мы много говорили и молились вместе. – Он ощущал какую-то неловкость и смущение от собственных слов. Это был удивительный опыт – как возвращение домой, по которому он скучал, но сам не знал этого. Если начистоту, ему было радостно от того, что он нашел свое призвание и что у него была возможность разделить его с теми, кто понимал его и шел той же дорогой…
– Пока что я только служитель слова, – сказал он глядя на носки своих ботинок. – Я смогу совершать таинства брака и крещения только после посвящения в сан, но для этого нужно дождаться ближайшего пресвитерианского собора. Пока что я могу проповедовать, учить и хоронить.
Она смотрела на него с немного грустной улыбкой.
– Ты счастлив? – спросила она, и он кивнул, на мгновение онемев.
– Очень счастлив, – выдавил он наконец едва слышно.
– Хорошо, – отозвалась она и улыбнулась веселее. – Я понимаю. Значит, теперь ты, так сказать, обручен с Господом.
Он засмеялся и почувствовал, как горло начало расслабляться. Боже, нужно будет что-то придумать насчет этого, он не может проповедовать пьяным каждое воскресенье. Возвращаясь к теме о нарушении правил…
– Да, так и есть. Но я женат на тебе – об этом я не забуду.
– Смотри мне. – Ее улыбка теперь была широкой и искренней. – Раз уж мы женаты… – Она посмотрела прямо, так что ее взгляд прошел сквозь него, словно электрошок. – Джем у Марсали, играет с Германом. Я никогда раньше не занималась любовью со священником. Это кажется чем-то развязным и плохим, как думаешь?
Роджер сделал глубокий вдох, но это не помогло; он по-прежнему чувствовал головокружение; несомненно, дело было в дыме.
– О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! – начал он. – И ложе наше зелено. Округление бедр твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника; живот твой – круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое – ворох пшеницы, обставленный лилиями. – Он вытянул руку и нежно коснулся ее. – Два сосца твои – как два козленка, двойни серны
[23].
