– Роджер? – сказала я, пытаясь угадать имя. Мой собственный голос звучал хрипло от долгого молчания, слова давались с трудом.
Его глаза, закрытые в молитве, резко открылись от удивления, и я подумала, какой живой и волшебный у них цвет – зелень влажной змеиной чешуи и летней листвы.
– Клэр? – Его голос внезапно дрогнул и стал высоким, как бывает у подростков, и он выронил книгу.
– Я не знаю, – ответила я, ощущая, что сонные призрачные воды угрожают снова поглотить меня. – Это я?
* * *
Я могла приподнять руку на пару секунд, но была слишком слаба, чтобы поднять голову, не говоря уж о том, чтобы самой сесть. Роджер подтянул меня повыше и уложил на кучу подушек. Он положил руку мне на шею, чтобы я могла попить воды из чашки, которую он держал у моих сухих губ. Странное ощущение от его руки на голой коже шеи запустило смутный процесс осознания. Я почувствовала тепло его руки, близкое и мгновенное, где-то около затылка и дернулась, как форель на крючке, отправив чашку с водой в полет.
– Что? Что? – лепетала я, хватаясь за голову, слишком ошарашенная для того, чтобы формулировать связные предложения, и не обращая никакого внимания на холодную воду, намочившую простыни. – ЧТО?!
Роджер выглядел примерно настолько же шокированным, как и я. Он сглотнул, подыскивая слова.
– Я… Я… Я… думал, вы знали, – хрипел и заикался он. – Разве вы не… Я хочу сказать… Я думал… Они отрастут!
Я чувствовала, что мои губы двигаются, тщетно пытаясь сложиться так, чтобы произнести слова, но язык и мозг работали вразнобой – не хватало места ни для чего, кроме осознания, что такая привычная, тяжелая и мягкая масса волос исчезла, а вместо нее появилась короткая щетина.
– Мальва и миссис Баг остригли вас позавчера, – торопливо сказал Роджер. – Они… Нас здесь не было – ни меня, ни Бри, – конечно, мы бы им не позволили. Но они сочли, что именно так нужно поступить, чтобы помочь, если у человека ужасная лихорадка. Сейчас так делают. Бри ужасно разозлилась на них, но они были уверены, что помогают спасти вам жизнь… Боже, Клэр, прошу, не смотрите на меня так!
Его лицо вдруг исчезло в световом взрыве, и завеса искрящейся воды опустилась, чтобы защитить меня от мира. Я не осознавала, что плачу. Горе изверглось из меня, словно вино из бурдюка, который проткнули ножом. Фиолетово-красное, как костный мозг, оно расплескивалось повсюду вокруг меня.
– Я позову Джейми! – проквакал Роджер.
– НЕТ! – Я схватила его за рукав с силой, которой от себя не ожидала. – Господи, нет! Я не хочу, чтобы он видел меня такой.
Его резкое молчание было достаточно выразительным, но я продолжала держать его за рукав, не в силах принять этот немыслимый факт. Я моргнула, вода стекала по моему лицу, как ливень по скале, и Роджер опять сделался видимым, хотя и немного туманным по краям.
– Он… эээ… Он видел вас, – сказал Роджер хрипло. Он опустил глаза, избегая моего взгляда. – Это. Уже. Я имею в виду… – Он пространно махнул рукой на собственные волосы. – Он видел это.
– Видел? – Это было почти таким же шоком, как сама потеря волос. – Что… Что он сказал?
Роджер сделал глубокий вдох и снова посмотрел на меня, как человек, боящийся увидеть Горгону. Или, скорее, анти-Горгону, иронично подумала я.
– Он ничего не сказал, – сказал он утешительно и положил ладонь мне на руку. – Он… Он только заплакал.
Я тоже плакала, но теперь в более умеренном формате – всхлипов стало меньше. Ощущение леденящего озноба прошло, мои конечности согрелись, и только скальп неприятно обдувал прохладный сквозняк. Сердечный ритм замедлился, и меня накрыло смутное чувство, что я вышла за пределы собственного тела.
Шок? Я почувствовала легкое удивление, когда слово возникло у меня в голове, эластичное и плавкое. Надо думать, человек может испытывать настоящий физический шок в результате эмоциональных травм. Конечно, может, я знала точно…
– Клэр!
Я вдруг поняла, что Роджер зовет меня с нарастающей тревогой в голосе и трясет мою руку. С невероятным усилием я заставила себя сфокусировать на нем взгляд. Он выглядел по-настоящему обеспокоенным, и я смутно задалась вопросом, не начала ли я снова умирать. Но нет – для этого уже поздновато.
– Что?
Он выдохнул с облегчением.
– Вы на минуту очень странно стали выглядеть. – Его голос был надтреснутым и хриплым, как будто ему было больно говорить. – Я подумал… Хотите еще воды?
Предложение показалось мне настолько нелепым, что я почти рассмеялась. Но мне ужасно хотелось пить, и внезапно чашка холодной воды стала самым желанным предметом на свете.
– Да. – Слезы все еще бежали по моему лицу, но теперь приносили облегчение. Я не пыталась их остановить – слишком много усилий – и просто промокнула лицо влажной простыней.
До меня начинало доходить, что решение не умирать было не самым мудрым или, по крайней мере не самым удобным выбором. Все проблемы за пределами моего собственного тела начинали возвращаться ко мне. Опасности, трудности… горести. Темные, пугающие вещи, как шелест летучих мышей. Я не хотела разглядывать картинки, которые лежали беспорядочной кучей где-то на задворках разума, выброшенные мной во время болезни, как балласт, чтобы оставаться на плаву.
Но если уж я вернулась, то вернулась к тому, кем была, – а я была доктором.
– Болезнь. – Я промокнула остатки слез и позволила Роджеру взять мои ладони в свои, чтобы помочь с чашкой. – Она все еще…
– Нет. – Он сказал это деликатно, придерживая кромку чашки у моих губ.
Что это в чашке? – смутно размышляла я. Вода и что-то еще – мята и что-то пахучее, горькое… Дягиль?
– Она прекратилась. – Роджер держал чашку, позволяя мне делать небольшие глотки. – За последнюю неделю никто не заболел.
– Неделю? – Я дернулась, и вода потекла у меня по подбородку. – Сколько я…
– Примерно столько же. – Роджер прочистил горло. Он сосредоточенно смотрел на чашку, одновременно осторожно проводя большим пальцем по моему подбородку, чтобы смахнуть воду, которую я пролила. – Ты была среди последней порции заболевших.
Я сделала глубокий вдох и выпила еще немного воды. У жидкости был мягкий сладковатый привкус, ощутимый сквозь горечь. Мед. Я соединила вкус и имя и ощутила облегчение, оттого что смогла восстановить этот кусочек реального мира.
Я поняла по поведению Роджера, что кто-то из больных умер, но не стала ни о чем его расспрашивать. Выбрать жизнь – это одно, воссоединиться с миром живых – нечто такое, на что у меня пока не было сил. Я вытянула свои корни и лежала, как увядшее растение, пока что не в состоянии снова пустить их в землю.
Знание о том, что люди, которых я знала – возможно, любила, – умерли, казалось потерей не меньшей, чем потеря волос. Ни с тем, ни с другим я пока была не в силах справиться. Я выпила еще несколько чашек медовой воды, несмотря на ее горечь, и опустилась на подушки – мой желудок казался мне маленьким и холодным воздушным шаром.
