Он бросил на меня взгляд, в котором явно читалось, что в данный конкретный момент он не доверил бы мне оценивать даже выставку цветов, но ничего не сказал, только фыркнул громче обычного. Потом Джейми поднял меня, донес до кровати и аккуратно опустил на простыни, не забыв в этом месте продемонстрировать сдерживаемое негодование в физическом эквиваленте, – будто предпочел бы уронить меня с высоты. Он распрямился и с угрозой посмотрел на меня.
– Если бы ты не выглядела так, будто собираешься упасть в обморок, саксоночка, клянусь, я бы перевернул тебя и хорошенько отшлепал по заднице.
– Ты не смог бы, – сказала я слабо. – У меня ведь нет задницы.
На самом деле, я ощущала некоторую усталость… Если начистоту, сердце у меня колотилось, как барабан, в ушах звенело, и если бы я не приняла горизонтальное положение, то, скорее всего, потеряла бы сознание. Теперь, лежа в кровати, я закрыла глаза, ощущая, что комната медленно вращается вокруг меня, как карусель с сияющими огнями и развеселой музыкой.
Сквозь эти разрозненные ощущения я смутно почувствовала руки на моих ногах, а затем приятную прохладу на разгоряченном теле. Что-то теплое, похожее на облако, обволокло мою голову, и я дико замолотила руками вокруг, пытаясь сорвать это с себя, прежде чем я погружусь слишком глубоко.
Я вынырнула, моргая и задыхаясь, и обнаружила, что я совершенно голая. Я посмотрела на свое бледное, вялое, истощенное тело и подтянула к себе простынь, чтобы прикрыть его. Джейми, наклонившись, поднимал с пола мою одежду – платье, юбки и жакет, перекидывая их по очереди через локоть, на котором уже висела нижняя рубашка. Он подобрал чулки и туфли и увенчал ими кучу одежды.
– Ты, – сказал он и обвинительно ткнул в меня длинным пальцем, – больше никуда не пойдешь. Тебе запрещено себя убивать, это понятно?
– Ага, вот откуда это в Бри, – пробормотала я и закрыла глаза, пытаясь привести в чувство свой вестибулярный аппарат.
– Я смутно припоминаю, – сказала я, – одно аббатство во Франции. И очень упрямого молодого человека, которому нездоровилось. И его друга Мурту, который забрал у него всю одежду, чтобы молодой человек не поднимался с постели и никуда не ходил, прежде чем выздоровеет.
Ответом мне была тишина. Я открыла один глаз. Он застыл как соляной столб; угасающий свет, падающий из окна, сиял в его медных прядях.
– В результате чего, – продолжила я непринужденно, – если меня не подводит память, ты выбрался через окно и был таков. Голым. Посреди зимы.
Джейми дважды стукнул себя по ноге негнущимися пальцами правой руки.
– Мне было двадцать четыре, – сказал он наконец довольно резко. – У меня и не должно было быть много здравого смысла.
– Я и не собиралась с этим спорить, – заверила его я. Я открыла второй глаз и пристально на него посмотрела. – Но ты знаешь, почему я так поступила. Мне это нужно было.
Джейми глубоко вздохнул и опустил мою одежду. Потом он подошел и сел на кровать рядом со мной, заставив деревянный каркас скрипнуть под его весом. Он взял мою руку так, как будто это было нечто хрупкое и ценное. В некотором смысле так и было – по крайней мере, она выглядела хрупкой, деликатная конструкция из прозрачной кожи, сквозь которую видны очертания костей. Он нежно провел большим пальцем по тыльной стороне моей ладони – от фаланг до локтевой кости, и я ощутила странное, далекое эхо забытого воспоминания: видение, в котором мои кости светятся голубым сквозь кожу, а мастер Рэймонд обхватывает руками мою воспаленную пустую матку и шепчет мне сквозь туман лихорадки: «Позови его. Позови своего рыжего».
– Джейми, – проронила я мягко.
Солнечный свет сиял на серебре моего обручального кольца. Он сжал его между большим и указательным пальцами и осторожно поднял металлический обруч вверх, снимая с пальца, а затем опустил обратно. Оно сидело так свободно, что даже не задержалось на худой костяшке.
– Осторожно, – сказала я. – Я не хочу его потерять.
– Ты не потеряешь. – Он сжал мои пальцы в кулак и накрыл их своей большой теплой ладонью.
Некоторое время он ничего не говорил. Мы в тишине наблюдали, как солнечный луч крадется по стеганому одеялу. Адсо двигался вместе со светом, не желая расставаться с теплом. Свет придавал его шкурке мягкое серебристое сияние, было видно крохотные волоски, которые бежали по краю его ушей.
– Это такое утешение, – сказал он наконец, – видеть, как солнце поднимается и опускается каждый день. Когда я жил в пещере, когда я был в тюрьме, я наблюдал за рассветами и закатами, и это дарило мне надежду – я знал, что мир продолжает жить своей жизнью, жизнь продолжается.
Он смотрел в окно, в синюю даль, где небо темнело, уходя в бесконечность. Его горло едва заметно дернулось, когда он сглотнул.
– Я ощущаю то же самое, саксоночка, – продолжил он, – когда слышу, как ты работаешь в операционной, звенишь своими инструментами и сыплешь проклятиями себе под нос. – Он повернулся, чтобы посмотреть на меня, и в его глазах я увидела глубину наступающей ночи.
– Если бы тебя здесь больше не было. И нигде не было, – сказал он очень мягко. – Тогда не было бы больше ни закатов, ни рассветов. – Он поднял мою ладонь и очень нежно поцеловал ее. Потом он осторожно положил ее мне на грудь, сжав вокруг кольца, поднялся и вышел.
* * *
Теперь я спала чутко, меня больше не выбрасывало в тревожный мир лихорадочных снов и не затягивало в глубокий омут забытья, как когда мой организм требовал восстановительного сна. Я не знаю, что меня разбудило, но я вдруг проснулась – и довольно внезапно, – напряженная и бодрая, минуя промежуточную сонливость.
Ставни были закрыты, но стояла полная луна – на постель падали полосы мягкого света. Я провела рукой по простыне, а потом подняла ее над головой. Худая и бледная тростинка, бескровная и хрупкая, как ножка поганки. Мои пальцы осторожно сжались и разжались – паутина, сетка, манящая темноту в силки.
Я слышала дыхание Джейми на полу возле кровати, где он приспособился спать.
Я опустила руку и легко провела ладонями вдоль тела, заново узнавая его. Крошечная припухлость грудей, ребра, которые можно пересчитать – один, два, три, четыре, пять, – и мягкая впадина живота, повисшая, как гамак, между пиками бедер. Кожа и кости.
– Клэр? – Темнота рядом с кроватью зашевелилась, Джейми поднял голову. Я скорее чувствовала, чем видела его, – таким темным был его силуэт на контрасте с лунным светом.
Большая темная рука легла на покрывало и коснулась моего бедра.
– Все в порядке, a nighean? – прошептал он. – Тебе что-нибудь нужно?
Он был уставшим. Его голова опустилась на кровать рядом со мной, теплое дыхание просочилось через рубашку. Если бы он не был теплым – его рука, его прикосновение, – может, мне и не хватило бы смелости, но я ощущала себя холодной и бестелесной в лунном свете, поэтому я опустила свою призрачную руку на его ладонь и прошептала:
