Мистер Кромби, по первости довольно зажатый в новой обстановке, начал расслабляться под действием пищи, хвойного пива и лестного внимания, оказываемого ему. Отчасти это внимание, подумал Джейми, имело причиной присутствие молодого Йена, который, широко улыбаясь, стоял рядом со своим учеником, поправляя его и подсказывая, пока тот не освоится с новым языком и сможет справляться самостоятельно. Йен был невероятно популярен среди женского населения деревни.
Сам Джейми вовсю наслаждался пиршеством. Он сбросил с себя ответственность, и теперь ему ничего не нужно было делать, кроме как говорить, и слушать, и есть. Уже следующим утром он уйдет отсюда.
Это было очень странное чувство, какого он, наверное, никогда прежде не испытывал. Он покидал многое и многих; обычно прощания были наполнены сожалением, несколько – облегчением, другие разбивали ему сердце и оставляли истекать кровью. Но сегодня было иначе. Все казалось странно торжественным, нечто было сознательно сделано в последний раз, но в этом факте не было грусти.
Должно быть, так ощущается завершение. Он сделал, что мог, и теперь Птица и его люди пойдут своим путем. Он может вернуться сюда, но больше никогда по долгу службы, как агент короля.
Это была необычная мысль. Никогда прежде он не жил, никому не присягая на верность, желанной была эта присяга или нет, осознанной или нет, была ли это верность немцам дома Джорди или Стюартам. А теперь все поменялось.
Впервые он смутно начал понимать то, что пытались ему объяснить дочь и жена.
Хирам пытался пересказать один из псалмов. У него неплохо получалось, потому что он заранее попросил Йена перевести его и выучил переведенное наизусть. Как бы там ни было…
– Налитое на голову драгоценное масло, стекающее на бороду…
Пенстемон опасливо покосилась на небольшой горшочек с топленым медвежьим жиром, который использовали в качестве соуса, и, переведя взгляд на Хирама, сузила глаза, явно приготовившись вырвать горшочек у него из рук, если он вдруг соберется лить жир себе на голову.
– Это история его предков, – сказал ей Джейми, пожав плечами. – Не его обычай.
– О. Хм. – Женщина немного расслабилась, но глаз с Хирама решила не спускать. Он был гостем, но не все гости ведут себя как положено.
Хирам, как бы там ни было, не сделал ничего неподобающего, только протестовал против переедания и отвешивал неуклюжие комплименты хозяевам; его упорно продолжали кормить до тех пор, пока он не наелся так, что глаза полезли из орбит. Индейцев такой результат удовлетворил.
Йен останется на пару дней, с тем чтобы удостовериться, что Хирам и люди Птицы нашли общий язык. Джейми был не совсем уверен в том, что ответственность за Хирама сможет противостоять своеобразному чувству юмора Йена. А чувство юмора у него было, скорее, как у индейцев. Значит, пару слов чискве в качестве меры предосторожности не будут лишними.
– У него есть жена, – сказал Джейми Птице, кивая в сторону Хирама, увлеченного беседой с двумя мужчинами постарше. – Он навряд ли примет молодую девушку в свою постель. Он может не понять, что это знак гостеприимства, и быть с ней груб.
– Не тревожься, – сказала Пенстемон, услышав его слова. Она посмотрела на Хирама, и ее губы изогнулись в усмешке. – Никто не захочет от него ребенка. А вот ребенка от тебя, Убийца Медведей… – Она одарила его долгим пронзительным взглядом из-под длинных ресниц, и он засмеялся, ответив ей жестом, означающим уважение.
Это была идеальная ночь, холодная и свежая. Дверь оставили открытой, чтобы внутрь заходил ночной воздух. Дым от костра поднимался прямым белым столбом, утекая в дыру над ними, его спирали напоминали радостно танцующих духов.
Все наелись и напились до состояния благостного бесчувствия. И вокруг разлилась тишина, наполненная ощущением покоя и радости.
– Для мужчин хорошо поесть своих братьев, – сказал Хирам Стоящему Медведю на своем ломаном цалаги, не вполне преуспев донести желаемый смысл. В конце концов, подумал Джейми, ощущая, как скрипнули его ребра под напором до предела набитого желудка, разница между «как братьям» и «своих братьев» не так уж велика.
Стоящий Медведь бросил на Хирама опасливый взгляд и чуть отодвинулся от него.
Птица, наблюдавший их диалог, помолчал мгновение и повернулся к Джейми.
– Ты очень забавный человек, Убийца Медведей, – повторил он, покачав головой. – Ты победил.
Мистеру Джону Стюарту
Суперинтенданту Южного
Округа по Делам Индейцев
С Риджа Фрэзеров
Отправлено 1 ноября
1774 года от Рождения Христова,
От Джеймса Фрэзера, эсквайра.
Дорогой сэр,
Сим письмом уведомляю вас о своей отставке в качестве индейского агента, поскольку мои личные убеждения больше не позволяют мне выполнять свои обязательства на службе Его Величества с чистой совестью.
С благодарностью за ваше доброе участие и покровительство и с пожеланиями всяческих благ в будущем,
Ваш покорный слуга
Джеймс Фрэзер, эсквайр.
Часть девятая
Кости времени
Глава 68
Дикари
Осталось только два. Лужица расплавленного воска мерцала в свете горящего над ней фитиля, и смутные очертания камней возникли из глубины – один зеленый, другой черный, каждый горел своим собственным внутренним огнем. Джейми аккуратно опустил верхний кончик пера в расплавленный воск и поддел изумруд, поднимая его к свету.
Он уронил камень в платок, который я держала наготове, после чего я быстро начала его тереть, чтобы убрать воск, прежде чем он затвердеет.
– Наши резервы подходят к концу, – неловко пошутила я. – Будем надеяться, больше не возникнет никаких непредвиденных трат.
– Я не трону черный алмаз ни при каких обстоятельствах, – сказал он решительно и задул фитиль. – Он для тебя.
Я уставилась на него.
– В каком смысле?
Он пожал плечами и потянулся за изумрудом в платке.
– Если меня убьют, – сказал он очень ровно, – ты его возьмешь и вернешься назад через камни.
– Вот как? Не уверена, что так оно и будет, – сказала я. Мне не нравились никакие сценарии из тех, которые включали смерть Джейми, но игнорировать такую вероятность было глупо. Сражение, болезнь, арест, несчастный случай, убийство…
– Вы с Бри говорили, что мне запрещено умирать, – сказала я. – Так вот я бы вам тоже запретила, если бы у меня была малейшая надежда, что вы меня послушаете.
– Я всегда тебя слушаю, саксоночка, – серьезно заверил он меня. – Но ты сама мне говорила – человек предполагает, а Бог располагает. Так вот, если ему придет в голову как-то мной распорядиться, ты вернешься назад.
