– Да, я знаю, что ты имеешь в виду.
– Ай. Что ж. Когда я ушел из дома, нам с дядей Джейми то и дело приходилось спать в вереске, в постоялых дворах и пабах. Я просыпался и не знал, где я, но я знал, что я в Шотландии. И все было в порядке. – Он остановился, закусив нижнюю губу и подбирая нужные слова. – А потом… Разное случилось. Я больше не был в Шотландии, я больше не был… дома. – Он говорил мягко, но в голосе звучала потеря.
– Я просыпался, не имея понятия, где я… или даже кто я.
Он низко наклонился, опустив крупные ладони между бедер и глядя в огонь.
– Но с первого раза, как я разделил ложе с Эмили… Я знал. Я снова знал, кто я такой. – Он посмотрел на Брианну, его глаза были темными, затуманенными потерей. – Моя душа не блуждала неприкаянно, когда я спал – когда я спал с ней.
– А теперь она блуждает? – спросила Бри тихо, подождав пару мгновений.
Он кивнул, не находя слов. Ветер шептал что-то в кронах деревьев над ними. Она попыталась игнорировать этот звук, подсознательно опасаясь, что если прислушается к нему, то услышит слова.
– Йен, – сказала она и легонько коснулась его руки, – Эмили умерла?
С минуту он сидел молча и неподвижно, потом сделал глубокий дрожащий вдох и покачал головой.
– Я так не думаю.
Но в его голосе звучало сомнение, и она увидела, что в лице скользнула тревога.
– Йен, – сказала она мягко, – иди сюда.
Он не пошевелился, но, когда она подобралась поближе и обняла его, он не стал сопротивляться. Она потянула его вниз, настаивая, чтобы он лег с ней рядом, положив голову в ложбинку между плечом и грудью.
Материнский инстинкт, подумала она, подсмеиваясь над собой. Что бы ни случилось, первым делом нужно взять их на руки и обнять. А если они слишком большие, чтобы взять их на руки… и если теплота его тела и размеренное дыхание заглушат голоса, звучащие в ветре, – что ж, тем лучше.
К ней вдруг пришло полузабытое воспоминание, всего только картинка: ее мать стоит позади отца на кухне в их доме в Бостоне. Он откинулся назад на стуле, и его голова прижалась к животу Клэр, глаза закрыты в изнеможении, и она массирует ему виски. Что это было? Головная боль? Лицо ее матери было расслабленным, дневные тревоги растворились в том, чем она была занята.
– Я чувствую себя глупо, – сказал Йен. В его голосе звучало смущение, но он не оттолкнул ее.
– Нет, не чувствуешь.
Он глубоко вздохнул, немного повозился и поудобнее устроился в траве, едва касаясь ее тела.
– Ай, что ж. Значит, нет, – пробормотал он. Он постепенно осваивался в этой новой ситуации, голова у нее на плече стала тяжелее, мышцы спины стали расслабляться под ее рукой, напряжение спало. Очень осторожно, будто ожидая, что она накажет его за вольность, он поднял руку и положил ей на живот.
Казалось, ветер утих. Пламя костра освещало его лицо, темный пунктир татуировок выделялся на молодом лице. Его волосы пахли дымом и пылью, мягко касаясь ее щеки.
– Расскажи мне, – сказала она.
Он глубоко вздохнул.
– Не теперь. Когда доберемся, ладно?
Больше он ничего не говорил, и они просто тихо лежали в траве, ощущая себя в безопасности.
Брианна ощущала приближение сна, ее накрывали мягкие волны забытья, уносящие к спокойствию и умиротворению, и она не сопротивлялась им. Последнее, что она запомнила, было лицо Йена, его щека на ее плече, глаза обращены к огню.
* * *
Идущий Лось рассказывал историю. Это была одна из его лучших историй, но Йен слушал невнимательно. Он сидел возле костра напротив Идущего Лося, но смотрел на огонь, а не на лицо друга.
Как странно, думал он. Он смотрел на огонь всю свою жизнь, но никогда не видел в нем женщину до этих зимних месяцев. Конечно, торфяные костры горят не так ярко, но зато дают больше тепла и хорошо пахнут… Ай, она была там, эта женщина. Он кивнул и улыбнулся. Идущий Лось принял это за похвалу и продолжил выступление в еще более драматической манере – ужасно насупился и, раскачиваясь из стороны в сторону с оскаленными зубами, начал рычать, изображая росомаху, которую он выследил до самого логова.
Шум отвлек Йена от огня, возвращая его к истории. Как раз вовремя – Идущий Лось достиг кульминации, и молодые люди вокруг костра толкали друг друга локтями в предвкушении. Идущий Лось был маленького роста и коренастый – сам почти как росомаха, что делало его выступление еще более интересным.
Он повернул голову и наморщил нос, рыча сквозь зубы, – росомаха почуяла охотника. Потом он за мгновение изменился, превратившись в охотника, осторожно крадущегося сквозь кустарник, – он останавливался и низко приседал, а потом с резким визгом подпрыгнул, когда шипастое растение вдруг впилось в его ягодицы.
Мужчины вокруг костра заулюлюкали, когда Идущий Лось снова стал росомахой, которая сначала удивленно повернулась на звук, а потом заинтригованно стала наблюдать за выдавшей себя добычей. Она выпрыгнула из своего логова с рычанием и резким гневным лаем. Испуганный охотник повернулся, чтобы бежать. Плотно сбитые ноги Идущего Лося стали месить мягкий земляной пол длинной хижины, изображая бег. Затем он выбросил вперед руки и растянулся на земле с отчаянным криком, когда росомаха вцепилась ему в спину.
Мужчины ободряюще закричали, хлопая ладонями о бедра, когда поверженный охотник сумел перекатиться на спину, выкрикивая проклятья и удерживая росомаху, которая пыталась вцепиться ему в глотку.
Отблески от костра высветили шрамы, украшавшие плечи и грудь Идущего Лося, – широкие белые выемки, выглянувшие на мгновение из-под ворота его свободной рубахи, пока он артистично извивался на земле, вытянув вперед руки в схватке с невидимым врагом. Йен вдруг осознал, что он наклонился вперед, часто дыша, его собственные плечи напряглись, хотя он и знал, что будет дальше.
Идущий Лось рассказывал эту историю много раз, но она была беспроигрышной. Йен пытался изобразить нечто похожее, но у него и близко не получалось такого эффекта. Охотник уперся в землю плечами и пятками, его тело выгнулось, как натянутый лук. Руки и ноги тряслись и дрожали от напряжения – вот-вот охотник обессилеет. Мужчины вокруг костра задержали дыхание.
И вот донесся этот звук – мягкий, внезапный щелчок. Он был различимый, узнаваемый и в то же время как будто приглушенный – именно такой звук сопровождает перелом шейных позвонков. Хруст костей и связок сквозь плоть и мех. Охотник мгновение остался неподвижным, по-прежнему выгибаясь дугой и не веря своей удаче, потом он очень медленно опустился на землю и сел, глядя на тело своего врага, обмякшее в его напряженных руках.
Он поднял глаза, вознося небу благодарности и молитвы, но вдруг остановился, сморщив нос. Он посмотрел вниз, его лицо исказилось в гримасе отвращения, и он брезгливо начал тереть штаны, испачканные испражнениями убитой росомахи. Компания вокруг костра взорвалась смехом.
