Она продолжила стоять в его объятиях, когда закончила плакать, ее голова лежала у него на плече. Он очень нежно потрепал ее по спине, но не оттолкнул.
– Спасибо тебе, – прошептал он ей на ухо. – Ты в порядке, Брианна?
– Угу. – Она выпрямилась и встала чуть в стороне, немного покачиваясь, как пьяная. Она и ощущала себя пьяной, кости, казалось, стали мягкими и слабыми, окружающий пейзаж потерял четкость, только отдельные предметы удерживали ее внимание – сияющая розовая поляна венериных башмачков; камень, упавший со скалы, испещренный красными прожилками железа; Ролло, усевшийся практически Йену на ногу и беспокойно прижавший свою большую голову к бедру хозяина.
– Ты в порядке, Йен? – спросила она.
– Буду в порядке. – Его рука нащупала голову Ролло, и он успокаивающе потрепал его острые уши. – Может быть. Просто…
– Что?
– Ты… Ты уверена, Брианна?
Она знала, о чем он спрашивает, – это был вопрос веры. Она развернула плечи, чтобы встать в полный рост, и вытерла нос рукавом.
– Я католичка, и я верю в витамины, – заявила она твердо. – И я знаю своего отца. Конечно, я уверена.
Йен глубоко вздохнул, и его плечи немного опустились. Он кивнул, и линии напряжения на его лице немного разгладились.
Она оставила его сидящим на камне и пошла к воде, чтобы ополоснуть лицо холодной водой. Тень скалы легла поперек потока, и холодный воздух принес запахи земли и елей. Несмотря на холод, она немного задержалась там, стоя на коленях.
Она по-прежнему различала голоса, бормочущие в воде и деревьях, но не слушала их. Кто бы они ни были, они ничем не грозили ни ей, ни ее близким и не противились незримому присутствию, которое она так сильно ощущала в эту минуту.
– Я люблю тебя, папочка, – прошептала она, закрыв глаза, и почувствовала умиротворение.
Йен, наверное, тоже чувствует себя лучше, думала она, наконец возвратившись к тому месту, где он сидел на камнях. Ролло оставил хозяина, чтобы исследовать многообещающую нору у корней дерева, а она знала, что пес не ушел бы, если бы чувствовал, что Йен по-прежнему в расстроенных чувствах. Она уже почти открыла рот, чтобы спросить его, окончена ли их миссия, когда он встал, и она, посмотрев на его лицо, поняла, что еще нет.
– Я привел тебя сюда, – резко начал он, – потому что хотел узнать про это, – он кивнул на мамонта. – Но еще мне нужно было задать тебе один вопрос. Попросить совета.
– Совета? Йен, я не могу давать тебе советов! Как я могу говорить тебе, что делать?
– Думаю, что ты, пожалуй, единственная, кто может, – сказал он, криво улыбнувшись. – Ты моя семья, ты женщина, и моя судьба тебе не безразлична. При этом ты знаешь, быть может, даже больше, чем дядя Джейми, из-за того, кто – или даже что – ты есть. – Он еще сильнее изогнул угол рта.
– Я знаю не больше, – сказала она и оглянулась на кости. – Просто… знаю другие вещи.
– Ай, – согласился он мягко и глубоко вздохнул. – Брианна, мы не связаны узами брака и никогда не будем. – Он на мгновение отвел взгляд, но тут же снова обратил глаза на нее. – Но если бы нам пришлось пожениться, я любил бы тебя и заботился о тебе всю жизнь. Я верю, что ты сделала бы то же для меня. Так и есть?
– О, Йен. – К горлу подкатил ком, шершавый от скорби, ее слова превратились в шепот. Она коснулась его лица, холодного и худого, и провела большим пальцем по пунктирным линиям татуировок. – Я люблю тебя и сейчас.
– Да, – сказал он так же мягко. – Я знаю. – Он поднял руку и положил свою тяжелую и твердую ладонь поверх ее. Он прижал ее руку к своей щеке на мгновение, а затем переплел с ней пальцы и опустил их сцепленные ладони вниз, но не отпустил.
– Так скажи мне, – сказал он, не отводя от нее глаз. – Если любишь меня, скажи, что мне делать. Должен ли я вернуться?
– Вернуться, – повторила она, тревожно оглядывая его лицо. – Вернуться к могавкам?
Он кивнул.
– Вернуться к Эмили. Она любила меня, – сказал он тихо. – Я это знаю. Поступил ли я правильно, позволив старухе прогнать меня? Должен ли я вернуться и бороться за нее, если придется? Может, она могла бы уйти со мной на Ридж?
– О, Йен. – Она ощутила ту же беспомощность, что и до этого, хоть в этот раз она и пришла без груза ее собственной скорби. Но кто она такая, чтобы давать ему советы? Как она может взять на себя такую ответственность? Как она может принять за него решение и сказать, уходить ему или оставаться?
Он по-прежнему не отводил от нее глаз, и ее вдруг накрыло незнакомым чувством – он действительно был ее семьей. Поэтому его судьба у нее в руках, готова она к этому или нет. Она ощутила тесноту в груди, как будто легкие вот-вот взорвутся, если она сделает лишний вдох. И все же она его сделала.
– Останься, – сказала она.
Он долго смотрел ей в глаза своими ореховыми, с золотыми крапинками, серьезными глазами.
– Ты мог бы сразиться с ним… С Ахк… – она споткнулась о запутанные слоги могавского имени. – С Солнечным Лосем. Но с ней ты сражаться не можешь. Если она решила, что больше не хочет быть с тобой… Йен, этого не изменить.
Йен моргнул, темные ресницы спрятали его взгляд, и он оставил глаза закрытыми – она не знала, был ли это знак согласия или отказа.
– Но это не все, – сказала она, говоря тверже. – Дело ведь не только в ней или в нем, так ведь?
– Не только, – ответил он. Его голос казался далеким и безразличным, но она знала, что это не так.
– Дело в них, – сказала она мягче. – В матерях. В бабушках. В женщинах. В… в детях. – Клан, семья, племя и нация; обычай, дух, традиция – нити, которые оплетали Работающую Руками и надежно привязывали ее к земле. И прежде всего дети. Эти громкие детские голоса, в которых тонули голоса леса и которые удерживали душу от блуждания в ночи.
Никто не знал силы этих оков лучше тех, кто бродил по земле без них, пришельцы и одиночки.
– В них, – эхом отозвался Йен и открыл глаза. Они потемнели от чувства потери и стали такого же цвета, как тени в самом дремучем лесу. – И в них. – Он повернул голову, чтобы посмотреть наверх, на деревья, растущие над костями мамонта, пойманными в земляную ловушку, обнаженными перед небом и безразличными к любым мольбам. Он снова повернулся к ней, поднял руку и коснулся ее щеки.
– Тогда я останусь.
* * *
На ночь они разбили лагерь на дальнем берегу бобрового пруда. Настил из древесных опилок и поваленные деревца были хорошим розжигом для костра.
Есть было почти нечего – у них была только пригоршня лисьего винограда да корка хлеба, такая засохшая, что ее приходилось макать в воду, чтобы разжевать. Но это не имело значения, они оба были не голодны. А Ролло исчез, чтобы добыть себе провизию на охоте.
Они сидели, глядя на догорающий костер. Его не надо было поддерживать – ночь выдалась теплой, а утром они не станут задерживаться: дом был уже слишком близко.
