Задумавшись над этим феноменом, Август на мгновение отвлекся, но большего и не потребовалось: колдовство не терпит праздных мыслей.
— Кто эта женщина?
«Ах, как некстати!»
— Это баронесса ван Коттен, — ответил он на вопрос.
— То есть, это и есть ваша Агата?
— Она и есть.
— Красивая женщина, — признала Теа.
— Вам нравится этот тип? — не выдержав, съязвил Август, но Теа была начеку.
— Вы же знаете, Август, — не теряя концентрации, ответила женщина, — в половом смысле женщины меня не интересуют…
— А в каком интересуют? — надо было заканчивать этот неумный и неуместный разговор, но Август поддался слабости.
— Поверите, если скажу, что в гастрономическом? — все тем же скучным, «равнодушным» голосом «пошутила» женщина.
— Мрачная шутка!
— Но уместная в устах ведьмы, разве нет?
4. Вилла Аури, день шестнадцатый
— Да будет царская диадема из чистого золота, а невеста цела до брачного совокупления, — процитировал Август исходный текст.
— Что это значит? — Теа совсем неплохо справлялась с технической стороной алхимии, но была совершенно беспомощна во всем, что касалось теории.
— Это следует понимать так, — Август старался, как мог, но и выучить им предстояло слишком много слишком разных вещей, — троекратное отделение с очищением Короля, то есть, золота, и Королевы, сиречь, серебра, посредством сурьмы, которая обозначена в тексте, как серый волк, и свинца, рекомого старцем. Золото — мужской природы и очищает себя волком, то есть, сурьмой в тигле, а серебро — женской природы и очищается Сатурном, то есть свинцом.
— Боже, какая заумь! — возмутилась Теа. — Просто абзац! Нормальным языком трудно что ли сказать?
— Во-первых, — возразил, Август, — не «боже», а боги. Единобожие в наших краях не в чести, слишком сложно сочетать его с магией. Вы это должны знать! А во-вторых, алхимия — наука, а у каждой науки…
— Есть слишком много гитик, — невесело усмехнулась Теа.
— Что, простите? — не понял Август.
— Есть свой понятийный аппарат, — тяжело вздохнув, поправила себя Теа.
И совсем уж тихо:
— Учите албанский, месье!
Август на этом внимания заострять не стал, продолжил разговор с последней ноты:
— Вы правы, Теа! — кивнул он. — Понятийный аппарат. Идем дальше.
И они пошли, но двигались медленно, и до четвертого ключа дошли только через час.
— И вот теперь, Теа, вы остаетесь лицом к лицу с солнцем мудрецов или философской серой, заключенной в недрах земли-питательницы, проявляющейся как тонкий красный пепел. Вы следите за тем, что я делаю?
— Повторить? — Звучит с вызовом, но и то сказать, устали оба, а процесс еще отнюдь не завершен.
Одно хорошо, Теа опытов не боится и, похоже, хорошо знакома с ретортами и перегонным кубом, тиглями и прочей алхимической посудой.
— Откуда вы все это знаете? — не выдержал наконец Август. — Вы ведь не в первый раз видите реторты и змеевики!
— Конечно, не в первый! — отмахнулась от него Теа. — Я в школе химию изучала.
— Школа? — не поверил своим ушам Август. — Вы имеете в виду schola?
[21]
— Ну, вроде того… — задумалась Теа. — Но лично я училась в лицее.
— Вы учились в лицее? — опешил Август, с трудом представляя девушку в этом чисто мужском учебном заведении.
«Но, с другой стороны, — возразил он себе, — если она могла учиться в университете, могла и в лицее!»
— Сколько времени вы посещали лицей? — ну, не мог он не спросить, вот и спросил.
— Одиннадцать лет, а что?
— Боги! — взмолился Август. — Что можно изучать одиннадцать лет?
— Ну, не знаю, — растерялась Теа. — Математику учили, геометрию и алгебру, историю, географию, язык, литературу, физику, химию… Ну там еще рисование, музыка, спорт…
— Физика — это натурфилософия?
— Оптика, — пожала плечами Теа. — Механика, электричество…
— Вы крайне образованная женщина, Теа, — чуть поклонился Август.
«И, верно, не из простой семьи! Кто еще может оплачивать образование женщины в течение полутора десятков лет?»
— Да уж, образованная… — как бывало уже не раз, настроение Теа резко изменилось. — Образованная…
Изумрудно-зеленые глаза наполнились слезами, рот искривился…
«Ох, как неудачно!»
— Зачем, вообще, мне нужна вся эта заумь?! — Слезы уже во всю текли по ее божественно красивому лицу. — Зачем?!
— Затем, что Теа д’Агарис была чрезвычайно сильной колдуньей, — устало объяснил Август, — Разносторонне образованной колдуньей, и среди прочего уделяла много времени алхимическим опытам. В ее доме до сих пор сохранилась весьма серьезная алхимическая лаборатория…
«Ее дом! — вдруг вспомнил Август. — Боги! Ее дом! Как я мог забыть о ее доме?!»
Глава 5. Большой Летний Бал, Акт Первый
1. Вилла Аури, день семнадцатый
С утра примеряли новые наряды. Теа уходила в смежную комнату, где Маленькая Клод и женщина, работающая на Мартина Кунста, помогали ей сменить платье. Потом она выходила в гостиную, где терпеливо ожидал Август, и демонстрировала ему очередной наряд, а также туфли к нему, веера и монокли, перчатки и прочее все. На самом деле, она была настолько красива, что ей подходил буквально любой наряд, но Август искал тот единственный, неповторимый образ, в котором женщина появится в палаццо Феарина. Первое впечатление определит и все остальное. Если общество увидит в ней настоящую графиню Консуэнтскую, поверит в возвращение Теа д’Агарис, восхитится женщиной и примет, как ту, кто она есть, им не придется никому ничего доказывать. За них это сделает «общественное мнение».
Августу нравились все наряды, но особенно два платья: зеленое, в цвет глаз, и бронзовое, в цвет волос. Теперь надо было выбрать одно из них и купить к нему подходящие драгоценности.
«Изумруды или топазы и рубины? — Купить и то, и другое он, к сожалению, не мог. — И не забыть найти для Теа хорошего куафера…»
Волосы у женщины изумительной красоты. И дело не только в цвете. Длина, фактура… Что есть, то есть. Но без хорошей прически дама не дама. Особенно на балу в королевском дворце.
— Что скажете, Теа? — спросил он вслух. — Самой вам, какое платье больше нравится?
Сейчас Теа была одета в бронзовое платье. Стояла перед ростовым зеркалом, смотрела на зазеркальную себя, и было совершенно непонятно, какие чувства при этом испытывает. Лицо холодное, можно сказать, жесткое. Глаза потемнели, удаляясь от изумрудов и приближаясь к малахиту. Но Август знал совершенно определенно, что сейчас она не злится, а что конкретно скрывается под маской холодного равнодушия, иди знай! С одинаковым успехом она могла в следующее мгновение, как рассмеяться, так и заплакать. И то, и другое было для нее естественно, как, впрочем, и это холодное «лицо статуи».
