С Теа все происходило по-другому. Эту женщину он, разумеется, желал со всей страстью, на которую был способен. Это факт. Но, прежде всего, Август ее любил — и это тоже факт — и оттого, быть может, он был крайне осторожен в своих «ухаживаниях», деликатен, чуток и обходителен. Нежность превалировала в его чувствах к Теа над страстью, что, учитывая репутацию Августа и весь его жизненный опыт темного колдуна, отнюдь не пустяк. Но от судьбы не уйдешь, — голос плоти не заглушить, — и, в конечном счете, все случилось, как случилось. Настала ночь. Та самая, единственная. И прошла, уступив место утру. И, воспрянув ото сна, Август был счастлив, как, впрочем, была счастлива и Теа. Во всяком случае, женщина после ночи любви разве что не светилась.
— Хочешь знать, какая я, на самом деле? — сладко потягиваясь со сна, спросила она. — Я имею в виду раньше, там… Ну, ты понимаешь…
— Я понимаю, — кивнул он. — Но мне казалось, что ты не хочешь говорить о своем прошлом.
Так и было. Не хотела. Но и он не настаивал. Никогда. Ни разу.
— Раньше не хотела, — легко призналась женщина. — А сейчас вот расхотела не хотеть.
— Тогда рассказывай! — предложил Август, боясь вспугнуть возникшее между ними настроение.
— Меня зовут Таня, — мягко улыбнулась Теа, и глаза ее засияли изумрудной зеленью. — Не Танья, Август, а Таня. Повтори!
— Таня, — это оказалось куда проще, чем ему показалось в первое мгновение.
— Таня, — кивнула Теа, — и я тебе наврала, Август, — шевельнула она верхней губой, — мне не двадцать один. Просто эта Теа, — ткнула она себя в грудь, — она такая роскошная, Август, такая большая, красивая и взрослая… Ну, ты понимаешь! Вот я и соврала. А на самом деле мне девятнадцать лет, и я студентка. Учусь на матмехе.
— Ну, то есть, училась, — поправила себя Теа и тут же внесла необходимые пояснения. — Матмех — это математическо-механический факультет университета. Девушки там редко учатся…
— Своя специфика! — пожала она роскошными плечами, как если бы оправдывалась. — Слишком много требуется мозгов…
— То есть, надо быть очень умной? — привычно перевел Август слова женщины на общеупотребительный язык.
— Да, — кивнула она и поправила сползшую с плеча бретельку ночной сорочки. — Надо быть умной…
— Но ты и есть умная, — улыбнулся Август, поощряя Теа к продолжению рассказа.
— Умная, — едва ли не печально вздохнула Теа, но блеск глаз никуда не исчез. Она веселилась, на самом деле, или, возможно, издевалась. Знать бы еще над кем: над ним или над собой?
— Умная, — повторила так, словно пробовала это слово на вкус. — Все в голову ушло, а на остальное, наверное, ресурсов не хватило. Я, Август, по жизни мелкая. Метр пятьдесят шесть и живого веса во мне — сорок кило. Представляешь? И внешность — так себе. Серенькая мышка. Даже хуже! Мальчики про таких, как я, говорят «плоска, как доска, и на вывеске тоска».
Последнюю фразу она произнесла по-русски, и Август понял из нее только два слова: «доска» и «тоска». По-видимому, это была рифма, и, следовательно, фраза являлась строкой из стихотворения.
— Э… — сказал он в ответ, боясь задать прямой вопрос о содержании «стишка». Но Теа отнюдь не смутилась, что было более чем странно, учитывая то, как она ответила на невысказанный Августом вопрос.
— Ни задницы, ни сисек, да еще и в очках, — пояснила она. — Ботанка иочкарик, сечешь, Август, фишку?
Как это часто случалось с ним в последнее время, Август прозвучавший вопрос не понял, но смысл все-таки уловил. Впрочем, голова его сейчас была занята другим. Он пытался представить себе ту Таню, о которой рассказывала Теа. Маленькая и худенькая, похожая на мальчика, черноволосая — отчего-то он был уверен, что именно черноволосая, — в очках. Тонкая серебряная оправа, толстые линзы и голубые глаза. Образ этот совершенно не сочетался с тем характером, который успел узнать Август. Но, возможно, плоть накладывает отпечаток и на характер? Разве может оставаться неизменной душа, перешедшая из неказистого тела щуплой девушки-мальчика в роскошное тело Теа д’Агарис? Впрочем, вино не становится лучше или хуже от того, налито ли оно в серебро или в глину.
— Ничего не понял, — сказал Август вслух и тут же улыбнулся. — Ботанка? Фишка? Я не знаю этих слов, но зато я знаю нечто гораздо более важное: я тебя люблю!
— Не обольщайся! — беззлобно отмахнулась от него Теа. — Ты ее любишь, вот это все, — показала она рукой на высокую полную грудь, — а не меня. Но поскольку она теперь я…
«Зачем она мне все это рассказывает? — мимолетно задумался Август. — Кокетничает? Проявляет доверие? Или, возможно, сбивает со следа? Обманывает, запутывает, морочит голову… Но зачем?»
— Ты ошибаешься! — Август решительно отмел неуместные здесь и сейчас мысли, привлек женщину к себе и поцеловал в губы.
Получился очень хороший поцелуй. Долгий. В меру страстный и чрезвычайно нежный.
— Теа д’Агарис красивая, — объяснил он свою мысль, оторвавшись от губ женщины, и нежно коснувшись пальцами ее обнажившейся груди. — А люблю я все-таки тебя. Ту, которая спряталась внутри!
— Даже так… — прищурилась Теа, умеряя изумрудное сияние. — Не обманываешь?
— Богами клянусь!
— Ну, ладно тогда, Август. Пожалуй, я все-таки выйду за тебя замуж… Когда-нибудь… Позже!
* * *
Как и накануне, обедали в траттории «Сердце гондольера». Кухня здесь была просто изумительная и славилась на весь город. Так что в просторном общем зале в три часа пополудни заняты были практически все столики. Кое-где пировали большими компаниями, а кое-где «интимно» обедали вдвоем или втроем. Играла музыка, сновали между столами услужливые камерьере — все, как один мужчины, в отличие от «трактирных девушек», — витали запахи жареного мяса и острых приправ, стоял ровный негромкий гул от множества идущих одновременно разговоров.
Как ни странно, сегодня в «Сердце гондольера» оказалось довольно много знакомых, с интересом рассматривавших Августа и его спутницу. Очевидно, что слухи, — знать бы еще какие? — добрались сюда из Генуи гораздо раньше, чем Август и Теа приехали в Венецию. Трудно сказать, что именно стало известно «широкой публике», и как эти новости трактовались здесь и сейчас, но знакомцы, а это в основном были венецианские аристократы, негоцианты и артисты, Августа не игнорировали. Вежливо здоровались, обменивались с ним короткими, ни к чему не обязывающими репликами, куртуазно представлялись Теа и говорили ей витиеватые комплименты. Приглашали к столу, зазывали в гости. Но Август на все это практически не отвлекался. Отвечая всем встречным вежливо, но скорее машинально, чем осознанно. Его интересовала одна лишь Теа. На нее он и смотрел. С ней говорил. Ею восхищался. И все это оттого, что впервые в жизни испытывал нечто большее, чем обычное увлечение красивой женщиной. Теа он не просто хотел, ее он любил, и это было странно и ново для него, но у Августа даже не было возможности осмыслить свои переживания, настолько он был ими полностью захвачен.
