Впрочем, он напрасно волновался. Таня его приходу обрадовалась и даже без стеснения поторапливала, открыто проявляя свое нетерпение, пока он сбрасывал шлафрок, освобождался от ночной рубашки и залезал к ней под одеяло. А там, в жаркой мгле под балдахином, она ему и «слова вставить» не позволила, сходу «заткнув» рот страстным поцелуем. Надо отдать ей должное, временами, Теа демонстрировала такую откровенную силу желания и такую беззастенчивую готовность удовлетворить это свое желание любыми, в том числе и самыми экзотическими способами, что даже Августа пробирало. А ведь он не мальчик и много чего успел испытать за свою достаточно долгую жизнь. Вот и сейчас, решив для себя, по-видимому, что прелюдия при «первом приступе» является излишней роскошью, она сразу же «перешла к делу». И Август, не успев даже толком сообразить, как и когда, оказался сразу же «в ней и на ней», и все последующие его действия тоже диктовались не столько его мужской природой, сколько азартом и потребностями его партнерши. Он, впрочем, не возражал. О такой буре и таком натиске настоящий мужчина может только мечтать, даже если не столько берет женщину, сколько позволяет ей отдаваться, как ей хочется и можется. В любом случае, ночь только начинается, и он еще успеет проявить свое мужское начало не раз и не два, если боги, разумеется, не решат иначе. И вот, если все сложится, как и должно, тогда уже будут и долгие ласки, и «бешеный гон», когда правила игры будет задавать уже он сам.
Однако, едва схлынула первая волна, Август решил вернуться все-таки — пусть и ненадолго — к событиям прошедшего вечера. Его живо интересовало, что, как и для чего делала Теа на встрече с эрцгерцогом. Отсюда и вопрос:
— Могу я узнать, La Bella,
[49] что это было? — спросил он, и что характерно, Таня поняла его верно, отнеся вопрос к ее «колдовству» с геометремой, начертанной на линзе оптического стекла, а не к тому, что происходило между ней и Августом всего лишь несколько минут назад.
— Ты книгу, которую я купила в Венеции, читал? — вопросом на вопрос ответила женщина и чуть-чуть пошевелилась, удобнее устраиваясь на его широкой — «Ну, ты и качек!» — груди.
— Сама знаешь, читал, — не без удовольствия провел он ладонью по ее спине «от плеча и вниз».
— Раздел «Геометремы и нумерология», параграф третий, мне кажется… — она чуть приподняла голову, так что Август ощутил ее дыхание у себя под челюстью. — Мне замурлыкать?
— А ты не хочешь? — улыбнулся Август, завершая движение где-то «сильно ниже талии». — Параграф три… Постой-ка! Он называется «Прозрение истины»…
— Не останавливайся! — «мурлыкнула» Теа. — Но я имела в виду не текст этого риттера, а собственноручные записи Теа д’Агарис…
«Теа д’Агарис… Вот как!» — получалось, что именно личные записи колдуньи Август и не прочел. А отчего так, даже вспомнить теперь не мог. Текст риттера Иеронима фон Вейгена помнил, а заметки Теа д’Агарис — нет. Заклятие на них наложено что ли? Возможно, что и так.
«Но Теа их увидела и прочла. На нее, выходит, заклятие не подействовало!»
— Ты прочла? — спросил он, медленно и нежно возвращая руку к ее плечам.
— Прочла, — подтвердила Таня, снова поерзав на его груди. — Там, видишь ли, речь как раз о том проклятии, которое она наложила на эрцгерцога Альбрехта. «Левая рука тьмы» — это, по-видимому, ее ноу-хау. Вот его она и применила, когда понадобилось. Но в книге, между печатных строк, она там все очень тщательно описала. В том числе, и способ «увидеть невидимое». Графиня, судя по всему, сама проклятие тоже не видела, как и я. То есть, проклясть умела и могла, а вот снять наложенное проклятие такой сложности затруднялась. Потому и разработала прием с линзой и девятиугольником, как вспомогательный инструмент. Она хотела сама увидеть структуру заклинания.
— Так ты увидела? — Август от неожиданности даже о своей руке забыл.
— Да, — подтвердила Таня. — Не останавливайся! Очень сложный узор, Август. Похож на клубок перепутанных ниток, но, если присмотреться, можно увидеть структуру и систему. И найти узлы заклятий. Их там целых три, и все они завязаны друг на друга. Поэтому распутывать придется за один присест, иначе узлы будут самовосстанавливаться. Не сразу… но все равно… Да, так, милый! Еще! Да!.. И тут мне без твоей помощи не обойтись. Здесь тоже, — хохотнула она ему в шею. — Я не умею накладывать скрепляющее заклятие, да его еще и держать придется долго, — пока я со всем разберусь… Ты ведь умеешь скреплять?
— Умею, — усмехнулся Август, покачав мысленно головой. О таком еще недавно он и помыслить не мог.
— Помогу, — пообещал он, и, подтянув Теа выше, поцеловал ее в губы…
2. Вена, тридцатое октября 1763 года
«Сеанс» был назначен на вечер тридцатого октября, и, если весь день накануне Август и Теа посвятили себе любимым — крепкий сон после ночи любви, неторопливые прогулки по красивому городу, изыски венской кухни и неплохая опера в финале, — то с утра «Дня Д», как окрестила этот день Татьяна, оба они были заняты делом. Прежде всего, внимательно перечитали записи, оставленные Теа д’Агарис на страницах «Пролегомен Темного Искусства». В прошлый раз Август их нечувствительно пропустил, но в присутствии женщины заклинание отвода глаз не сработало, и текст открылся, как есть: со всеми уточнениями и ссылками, схемами, начертанными на полях книги, и замечаниями личного характера. К слову сказать, эти последние многое могли объяснить в характере колдуньи, создавшей «Левую руку тьмы». Сам факт того, что кто-то в здравом уме и твердой памяти занимается подобного рода вещами еще ни о чем не говорит. Темные колдуны не только созданием живого из мертвого увлечены. Они на то и темные, чтобы увлеченно разрабатывать сомнительные, рискованные и полу-запретные — а то и вовсе запрещенные — области волшебства. Однако подход к делу может быть разным. Одним всего лишь интересно заглянуть «за грань возможного», другие — расширяют свой «инструментарий», а третьи попросту «не ведают греха», обитая где-то за границами добра и зла. Графиня Консуэнтская, судя по тому, что знал о ней Август, над мотивами своих действий никогда не задумывалась, как, впрочем, не ограничивала себя и в выборе средств. Однако замечания, сделанные ею между делом при описании нового, хаосом вдохновленного проклятия, объяснили ему сейчас новый-старый образ Теа, который она демонстрировала все последние дни. Этот образ, впрочем, — как видел теперь Август — возникнув впервые еще в Венеции, сразу после первого ознакомления с книгой, постоянно развивался, достигнув «зрелости» уже здесь, в Вене. Было что-то такое в словах, написанных графиней Консуэнтской более ста лет тому назад. Что-то неуловимое, но при том очевидное. И Татьяна эту интонацию, похоже, уловила первой. Уловила, «примерила на себя» и приняла, как родную, снова изменив свой внутренний облик и став тем самым гораздо естественнее, как в манере общения, в целом, так и в стиле мышления. Но обо всем этом Август думал лишь между делом. Не то, чтобы ему это было неважно, — еще как важно, — но приоритетом была сейчас подготовка к «сеансу», ею они с Таней и занимались.
