— Но, ваше императорское высочество, — растерялся Стессель, — каким образом?
— Осмелюсь напомнить, что Талиеваньский залив защищен минными полями.
— Однако японцы их тралят…
— У микадо много.
— Простите?
— Я, Анатолий Михайлович, говорю вам, что у японского императора много кораблей и что потеря некоторого их количества на наших минах не должна его слишком уж опечалить.
— Вы, что, издеваетесь? Какое мне дело до переживаний Муцихито! Я хочу знать, что намерен предпринять флот в ответ на действия неприятеля?
— Я же сказал, отразить нападение. Кстати, а нам предложат сесть?
— О, прошу прощения ваше императорское высочество! Разумеется, садитесь.
— Благодарю. Итак, господа, командование эскадрой склонно полагать, что задействованные в этой ситуации японские силы не так велики, как кажутся на первый взгляд. Пока доподлинно известно лишь об участии в прорыве двух броненосных и двух бронепалубных крейсеров. Имеющихся в Дальнем сил вполне достаточно, чтобы отбиться от них.
— А если они введут в действие броненосцы?
— Вряд ли Того пойдет на подобный риск. Он уже потерял два из них, а залив, как я уже говорил, просто нашпигован минами.
— Но наш броненосец там ходит?
— Верно, но на «Севастополе» знают, где можно ходить, а где нельзя.
— Так вы полагаете, опасности нет?
— На данный момент, ни малейшей.
Генералы зашушукались между собой. Никто из них не решился высказать сомнения в словах великого князя, однако лица выражали определенное недоверие.
— Что же, — поразмыслив, начал говорить Стессель, — раз флот считает, что опасности нет, я полагаю возможным повременить с отходом частей четвертой дивизии от перешейка.
В этот момент дверь в зал заседаний открылась, и к генералу подошел его порученец поручик князь Гантимуров. Наклонившись к своему начальнику, он стал негромко что-то говорить, заставляя присутствующих вытягивать шеи в надежде что-нибудь разобрать. Лицо Анатолия Михайловича по мере того как он слушал князя, все более вытягивалось. Наконец, дослушав, он откинулся на спинку кресла и тяжело вздохнул. Все превратились в слух, но тут дверь снова отворилась, и в зал просто ворвался великий князь Борис Владимирович.
— Заседаете? — почти изумленно воскликнул он, — вы тут заседаете? Японцы высаживают десант, а вы тут…
— Какой десант, где? — дружно загалдели присутствующие вопросительно глядя то на Бориса, то на Стесселя.
Но вошедший в раж, великий князь и не думал отвечать на их недоуменные расспросы, а лишь выкрикивал что-то, размахивая руками. Наконец, немного успокоившись, он сел в подставленное ему кресло и замолчал. Генералы обратили свои взоры на своего начальника и тот, прокашлявшись, начал говорить:
— К моему глубокому сожалению, его императорское высочество прав. Нашими наблюдателями замечены скопления японских транспортов в бухте Быдзево. Похоже, они все-таки высаживаются…. Спаси и сохрани нас царица небесная!
Молчавший до сих пор Иессен быстро переглянулся с Алешей. Затем они почти синхронно поднялись и откланялись, сославшись на дела. Дождавшись, когда они выйдут, генералы разразились в их адрес недовольными возгласами:
— Заторопились! Хороши нечего сказать, проворонили японские брандеры и в кусты! Куда побежали то? Загорожен проход, не убежите!
— Попрошу сохранять спокойствие, господа! — попробовал призвать их к порядку Стессель, но затем просто махнул рукой.
Алеша и адмирал, выйдя из здания штаба, вскочили в великокняжеский экипаж и поспешили в порт. Правивший им Прохор сохранял поистине олимпийское спокойствие, а вот увязавшийся с ними любопытный Ванька несколько раз оборачивался, но так и не решился ничего спросить.
— Много ли у вас людей на береговых укреплениях? — нарушил молчание Иессен.
— Пятьдесят шесть человек с двумя офицерами, — четко доложил великий князь.
— Не так уж и много, а кто именно?
— Кочегары, мастеровые и комендоры противоминных орудий.
— Немедленно вернуть!
— Есть.
— А в Цзинчжоу или Дальнем никого нет?
— Нет, Карл Петрович, там задействованы местные и «севастопольцы».
— Что же, надеюсь, и на других кораблях так же.
— Вы полагаете, началось?
— А у вас есть сомнения? — вопросом на вопрос ответил адмирал.
— Рановато, — вздохнул Алеша, — снаряды только начали переснаряжать новыми трубками.
— Много успели?
По тридцать снарядов на ствол у десятидюймовых и по два десятка для шестидюймовок.
— Мало, — согласился Иессен, — а что это на вас опять в порту жаловались?
— Не могу знать, — сделал непроницаемое лицо Алеша.
— Полноте, так уж и не знаете, — усмехнулся командующий эскадрой, — а мне Гревениц сказал, что вы отправили на берег все сегментные и чугунные снаряды, заменив их фугасными.
— К сожалению, не все, хотя кое-что удалось. Сами знаете, что эта архаика годится только для стрельбы по берегу.
— Кстати, как вам это удалось?
— О чем вы?
— Ну, о замене снарядов и вообще…. У меня есть серьезное подозрение, что если бы приказ отдал я, портовые чиновники нашли бы возможность его если не проигнорировать, то хотя бы не сразу выполнить. А вы, раз — и заменили все снаряды! Скажите, это правда, что вы их магнетизируете?
[105]
— Что, простите?
— Ну, мне рассказывали, уж не обижайтесь, что вы будто бы особым образом смотрите на чиновников, и они ни в чем не могут вам после этого отказать?
— Какой вздор! Неужели в это может кто-то поверить?
— Еще как верят, во всяком случае, я слышал этот рассказ не единожды и от разных людей.
— Н-да, огорошили вы меня, Карл Петрович. Просто дьявольщина какая-то получается!
— Ну, отчего же, дьявольщина, может напротив — дар божий!
Пока они так разговаривали, экипаж доставил их на место. Ванька первым высочил на мостовую, и приготовился было занять место в катере, но Алеша остановил его.
— Погоди Иван, у меня есть для тебя дело.
— Слушаю, ваше высокоблагородие, — вытянулся во фронт кофишенк.
— Вот тебе записка к мичману Бухе, он с матросами на горе Угловой. Отвезешь ее туда как можно скорее, они должны до вечера вернуться на корабль.
— Есть!
— Славный морячок получился из вашего слуги, — усмехнулся адмирал.
