– На случай, если воспоминания к тебе вернутся, какие бы то ни было.
– Ваш коллега уже дал мне свою.
– Покажи.
Она извлекла ее из кармана джинсов. Шарко посмотрел и убрал к себе.
– Это его старая карточка, вечно он путает. Ты могла бы звонить до посинения, номер уже недействителен.
Он вышел из камеры с чувством некоторого облегчения. Дело оборачивалось не так уж плохо. Оказавшись в «опен спейс», еще пустом в этот час, он разорвал карточку Николя и запихнул ее поглубже в мусорную корзину. Потом подошел к окну.
Париж просыпался в ритме первых тружеников и утренних бегунов, затянутых в разноцветные трико. Набережные начинали поблескивать в ярких отсветах встающего солнца. За все годы, что он проработал в этом легендарном месте, коп наверняка должен был отполировать окрестности одними только взглядами. Набережная Орфевр, 36.
Подумать только, через два года все будет кончено, службы судебной полиции разместятся в новом здании, в Клиши-Батиньоль. Шарко никогда нигде не работал, кроме как на набережной Орфевр, 36. Эти сто сорок восемь ступеней, истертые до дыр, запахи старого дерева и табака, дряхлые мансарды, тесные кабинеты, сушилка, куда иногда складывали пропахшую одежду трупов, под самой цинковой крышей. В разгар летней жары температура иногда поднималась до сорока градусов, помещения дышали на ладан, но это был его дом. Господи, неужели они не могли подождать еще десять лет, эти кретины-начальники? Заставить его перебираться в другое место – все равно что посадить ливанский кедр в Сибири, он там не выживет.
Но без всякого сомнения, кабинеты в Батиньоль куда лучше, чем камера в девять квадратных метров. Вздохнув, он прочитал адрес татуировщика, тот, что дал Николя. Подождал, пока Робийяр выпьет его протеиновое молоко со вкусом ванили, и они тронулись в путь.
30
Клиньянкур, бульвар Орнано со стороны моста, потом окружная. Квартал напоминал чулан, куда сваливали все подряд: наркоту, мелкие правонарушения, контрабанду, контрафакты, карманные кражи, попрошайничество. Место живописное и всегда оживленное, настоящая западня для машин, где правила дорожного движения существовали только для собак. При помощи сирены копы хотели было проложить себе дорогу в этом аду из жести и отчаянных гудков, но напрасно старались: здесь даже у полиции не было власти. За неимением выбора, они припарковались где придется, выставив на видное место над бардачком полицейскую карточку.
«Magic Tatoo» оказался черным фасадом между двумя зданиями, недалеко от пересечения улиц Поль-Бер и Жюль-Вале, в Сент-Уан
[34]. На витрине какие-то украшения, фотографии татуировок, в основном мрачных и уродливых. Чуть дальше – надпись из трех слов, идущих друг под другом: «Пирсинг, татуировки, скарификации».
Девять часов тридцать три минуты. Лавка только-только открылась.
Шарко толкнул дверь. Звонок с фальшивыми звуками треш-метала ударил по барабанным перепонкам. Внутреннее помещение походило на салун для байкеров на «харлеях». Декор с черепами (и не только человеческими, но и рогатых животных) и гигантскими игральными картами, но с головами козлов вместо лиц. За прилавком выставлены образцы татуировок на телах, снятые под разными углами. Робийяр кивнул на прикрепленный скотчем листок с надписью, сделанной от руки:
– «Для вставки клыков свяжитесь с хозяином». Теперь они еще и клыки себе вставляют, хуже псов цепных. Куда мы катимся? Нет, ну куда мы катимся?
Кстати, о хозяине… Флоран Леяни, так его звали, длинная черноволосая жердь в татуировках до самой шеи, прошаркал из задней комнаты заведения. С усталым видом – классическая утренняя физиономия после попойки – он вяло поздоровался и приткнулся за прилавком.
– Чего желают господа?
Две здоровые свинцовые шайбы болтались в мочках его ушей, отчего те походили на криво слепленные бутерброды. Леяни просканировал Шарко и сразу понял, что мужчина в костюме и галстуке вряд ли явился, чтобы вытатуировать Пресвятую Деву у себя на члене. Может, второй, здоровяк – тот, что держится сзади? Франк решил напустить туману:
– Насчет религиозных крестов, что можете предложить?
Владелец лавки заколебался, удивленный такой просьбой с утра пораньше, вытащил один из альбомов со стеллажа и подтолкнул к нему:
– Это как зайти в шотландский паб и спросить, что у них есть из виски. Татуировка в виде креста самая распространенная, имеется все, что угодно. Католический, само собой, кельтский, тотемный, готический, египетский.
Коп быстро пролистал различные виды предлагаемых татуировок с нарочитой небрежностью крупного хищника.
– А что-нибудь сатанинское? Я ничего не вижу.
Леяни вдруг уставился на него с подозрительностью старого лиса. Потом взял альбом и перевернул вверх ногами:
– Прошу вас.
– У мужика неплохое чувство юмора, – заметил Робийяр.
Шарко не удержался от улыбки, но решил сменить тон. Он выложил на прилавок свое удостоверение и фотографию:
– Рассмотри как следует. А потом поговорим.
Переход на «ты» прозвучал как нечто само собой разумеющееся. Татуировщик взял фото Рамиреса, позирующего перед мотоциклом, и вгляделся. Губы у него были тонкие и неподвижные – просто смешная розовая черточка на худом лице. И тем не менее почти невидимая судорога свела его верхнюю губу. Он отпихнул фотографию обратно копу. Робийяр обходил помещение, заинтересовавшись татуировками:
– Надо будет как-нибудь сделать на бицепсе тату с красоткой. Что скажешь?
– Не советую. В один прекрасный день твои мускулы сдуются, и красотка превратится в бабусю.
– Да что вам, черт побери, надо?
– Расскажи нам о нем.
Флоран Леяни уперся ладонями в прилавок – питбуль в атакующей стойке.
– А мне нечего о нем сказать. Просто один из клиентов.
На этот раз Шарко выложил другую фотографию Рамиреса – в виде изувеченного трупа. Так до конца и не проснувшийся всклоченный волосатик скривился при виде пиявок на краях ран.
– Как видишь, он не простой клиент.
Выйдя из ступора, Леяни в конце концов покачал головой:
– Он мертвее некуда, н-да, тут не поспоришь. Но меня это не касается, мне нечего вам сказать. Не знаю я этого типа.
Робийяр держался поодаль, чувствуя, что Шарко не в настроении. Зрелище будет первоклассное, особенно учитывая, что на лбу у коллеги начала вздуваться жила.
– Ты проткнул ему головку члена стержнем с мордой козла на конце, сделал на спине скарификацию из трех слов – Blood, Death, Evil – и тату из перевернутого религиозного креста на левой подошве, чтобы он ежедневно топтал Господа…
