– Это не может подождать до завтра?
Николя просунулся внутрь:
– У меня из головы не идет эта история с твоей визиткой.
– Послушай, Николя, мы…
– Когда Маньен вытащил ее изо рта Мейер, ты сказал, что дал ей ее во время задержания, за два-три часа до того, как ее отпустили. Но зачем на самом-то деле тебе это понадобилось? Ты же прекрасно знал, что у нее уже была моя визитка, верно?
– Нет, не знал, она мне ничего не сказала.
– Но я-то тебе сказал. Мы говорили о телефонном звонке, и я точно тебе сказал, что дал ей свою визитку на случай, если у нее что-нибудь всплывет в памяти.
– Я не помню. И даже если у нее уже была твоя визитка, в чем проблема? Хочешь быть первым и единственным?
– Не надо так к этому относиться. Твоя визитка или моя – в конечном счете плевать. Но вот чего я не понимаю: почему ты зачеркнул рабочий номер и вписал вместо него свой личный?
Шарко выскочил из машины, а Люси застыла внутри; ее лицо скрывала темнота, зажатые между колен руки дрожали.
– Мне не нравится, как ты в последнее время со мной разговариваешь.
– Я просто задал вопрос.
– Черт, ты хоть посмотрел на девчонку внимательно, как я? Ты хоть заметил, в каком она психологическом состоянии? Ты что, никогда так не делал, не давал свой личный номер осведомителю, свидетелю или фигуранту дела, чтобы успокоить его и разговорить?
– На самом деле нет. И кстати, никогда не видел, чтобы ты так делал, это не в твоих привычках. Скорей уж ты склонен всячески оберегать свою личную жизнь.
– Скажем так: я изменил свои привычки.
– В любом случае нельзя сказать, что твой метод в данном случае сработал.
Шарко ощутил выплеск адреналина и впал в ярость. Он ухватил Николя за воротник и прижал его к машине:
– Тебе чего надо?
– Я только хочу понять.
– А мы? Мы что здесь, бабочек ловим?
Люси вышла из машины:
– Хватит, Франк, прошу тебя.
Но Шарко больше ничего не слышал, все напряжение последних дней разрядилось взрывом. Он выплевывал слова, как ядовитая змея:
– Ты думаешь, мы оставляем детей спать под присмотром какой-то посторонней бабы ради удовольствия быть здесь и месить дерьмо?
– Ладно тебе, Франк. Я только хотел…
Шарко притянул коллегу к себе, потом оттолкнул подальше от машины:
– Ничего не ладно, ты считаешь, что я позволю тебе нести любую хрень и глазом не моргну? Я таких вещей не спускаю. Я вытащил тебя из дерьма, говнюк несчастный, когда ты был в полной заднице. И так ты меня благодаришь? Со своим медовым тоном чувака, который что-то заподозрил? И что ты этакое заподозрил, а, можешь мне сказать? Каким же мерзавцем ты стал, а? Может, хватит забивать себе в нюхальник всякую дрянь, тебе это явно не на пользу.
Франк забрался в машину, захлопнул дверцу, включил мотор. Люси посмотрела на Николя, поджав губы, потом тоже села в машину. Десять секунд спустя их «рено», взвизгнув шинами, исчез, оставив капитана посреди дороги.
Белланже больше не чувствовал ног и просто осел, получив прямо в морду выплеск гнева Шарко и даже не заметив тени, лежавшей вдоль крыши склада, всего в десяти метрах от него. Маньен так и не прикурил сигарету, до которой так мечтал дорваться. Без малейшего шума шеф группы удалился и вернулся на грибные плантации.
52
Черными расширившимися зрачками Николя смотрел в зеркало в туалете, потирая ноздри:
– Пошел бы ты, Шарко! Какое у тебя право меня судить?
Он вернулся в подземелье, походившее на готический собор. Каменные своды, ложные витражи, толстые колонны, вокруг которых вились тонкие длинные тела – грозные змеи Эдемского сада. Пот, блестящие лица, карминно-красные или черные губы, огонь и мрак. Молодой капитан представил себе клыки, оберегающие эти чувственные рты. Он медленно прошел сквозь толпу и рухнул в кресло, со стаканом виски со льдом в руке, в мокрой, вылезшей из брюк рубашке. Он тоже танцевал, разбрызгивая по полу пот и укоры совести, а в голове его вспыхивали мрачные картины. Мейер, болтающаяся на веревке. Пергаментные тела из лесов, лужи плоти, извлеченные из озер. Внутренности и кровь. Все эти смерти – днем, ночью, постоянно, даже в искусственном раю
[59].
Дерьмовая жизнь.
Он посмотрел на танцевальный пол. Крошечная частичка ночного Парижа здесь, в «B & D баре», в поисках экстаза и запретных радостей. Сборище неудовлетворенных типов, готов, непонятно кого и, без сомнения, кучка дегенератов и поклонников Сатаны. В этих стенах Рамирес встретил Мейер и Кулома. Был ли он единственным завсегдатаем? Другие члены «Pray Mev» еще появлялись здесь или же избегали этого места, как чумы, после смерти одного из них?
Николя оглядел лица, обнаженные телеса, прошелся по бьющимся в трансе фигурам. Сегодня вечером он оставался копом, но и не был им. Часть его по-прежнему бдела, другая затерялась в тумане.
Женщина пристроилась рядом с ним, чокнулась своим стаканом:
– Чин!
У нее были пьянящие духи. Обтягивающие кожаные брюки, высокие каблуки, золотые волосы, как в волшебных сказках. На лице – маска волка изящных очертаний из черной тисненой кожи. Она могла быть секретаршей днем и барменшей ночью. Николя послал ей безоглядную улыбку. Он пришел еще и для того, чтобы отключиться. И забыть, хоть на несколько часов, тот мир, в котором жил.
– Кто прячется за волком?
– Волк.
Смех. Гул музыки… Стробоскопы… Николя угостил ее выпивкой. Они выпили, не разговаривая, – слишком шумно, оглушительный перестук барабанов. Взгляды и улыбки заменяли слова. Потом она отошла к бару и принесла еще виски. Алкоголь и кокс. Она тоже. Николя без всякого удержу окунулся в ночь.
Она взяла его за руку. Дивные изгибы, безупречные ноги – пантера. Направились вглубь. Преимущество этого места: можно перепихнуться быстро и без разговоров. Николя только того и надо было.
Они спустились по лестнице. Все ниже и ниже. Темные, узкие коридоры, альковы с занавесями, которые казались прозрачными. Донжоны и драконы. Белые фигуры на черном латексе. Одинокие, парами, квартетами. Наркотик изгнал любую стыдливость. Шевелящиеся рты, сплетенные, вжатые друг в друга тела. В комнатах – мощные обнаженные спины, члены, мускулы, испещренные татуировками и пирсингом. Со стаканом в руке, коп всматривался в груды плоти, как изучают манускрипт. Несмотря ни на что, он вел следствие, искал признаки – знак лебедя. Реально ли поймать других «черных лебедей»? Мужчин или женщин, которые из фетишизма добровольно покорились vampyres, а ему откроют дорогу к клану? Это был бы нежданно короткий путь, и Николя не мог отказаться от попыток.
