Отец рассказчика, художник, «всякий раз останавливался неподвижно, когда встречал его, и всякий раз не мог удержаться, чтобы не произнести: „Дьявол, совершенный дьявол!“» Вдруг ростовщик наведывается к художнику и заказывает свой портрет. Когда портрет окончен и выставлен на публику, никто не сомневается, что и впрямь был создан портрет дьявола: по картине видно, что рукой живописца водило демоническое чувство. Сам художник тоже начинает верить в дьявольскую силу его произведения.
Похоже, ассоциации ростовщика с дьяволом были весьма распространены. В повести Достоевского «Кроткая» (1876) ростовщик сам почему-то упоминает черта. К нему пришла девчушка лет шестнадцати, оставшаяся без родителей, чтобы заложить свои скудные пожитки, и это случается уже не в первый раз. Ростовщик почти влюблен в нее и старается завязать какой-нибудь разговор:
– Я – я есмь часть той части целого, которая хочет делать зло, а творит добро…
Она быстро и с большим любопытством, в котором, впрочем, было много детского, посмотрела на меня:
– Постойте… Что это за мысль? Откуда это? Я где-то слышала…
– Не ломайте головы, в этих выражениях Мефистофель рекомендуется Фаусту, «Фауста» читали?
– Не… невнимательно.
– То есть не читали вовсе. Надо прочесть. А, впрочем, я вижу опять на ваших губах насмешливую складку. Пожалуйста, не предположите во мне так мало вкуса, что я, чтобы закрасить мою роль закладчика, захотел отрекомендоваться вам Мефистофелем.
В нелицеприятном свете выставлен еврейский ростовщик и Пушкиным в «Скупом рыцаре» (1830). Он не сравнивается с дьяволом, но ушел от него не очень далеко. Альберт, сын богатого барона – скупого рыцаря, протратился и хочет занять денег. Залога у него нет. А под честное слово ростовщик не дает: пока Альберт жив, его слово «много значит», но случись с ним что, и оно станет подобно ключу от брошенной в море шкатулки. У ростовщика, однако, находится выход – он предлагает отравить отца зельем, которым может снабдить Альберта «знакомый старичок, аптекарь», а когда Альберт отказывается, делает вид, что пошутил.
***
Ростовщиков подвергали остракизму с незапамятных времен – и государство, и церковь. В Средние века христианство считало ростовщичество формой грабежа, то есть грехом. В роли ростовщиков обычно выступали евреи, и образы ростовщиков-евреев в мировой литературе не слишком милосердны к своим прототипам. Впрочем, эта традиция восходит к Библии: во время Исхода Моисей отлил из украшений золотого тельца, этому идолу вдруг стали поклоняться, и библейский телец превратился в символ наживы, власти, денег, богатства и алчности.
В иудаизме, как и в христианстве, ростовщичество тоже считалось грешным делом, но евреям было разрешено ссужать под проценты христианам и сарацинам (арабам), чтобы не вовлекаться в еще больший грех – взимание процентов с единоверцев. Именно поэтому большинство ростовщиков были евреями (а еще потому, конечно, что в большинстве христианских стран им веками запрещалось заниматься другими профессиями). Впрочем, христианам тоже дозволялось давать деньги в рост сарацинам.
В Средние века правовой защиты ростовщиков не существовало. Опустошить карманы заимодавцев мог любой рыцарь – по праву сильного. Приходилось всячески лавировать и скрывать наличие денег. Ростовщик Исаак, один из героев романа Вальтера Скотта «Айвенго» (1819), действие которого происходит в XII веке, возвращаясь домой из дальних странствий, попадает в руки рыцарей, следующих на турнир. Те, обзывая его нечестивым псом, обвиняют Исаака в желании «своим лихоимством вытянуть все силы из дворян». Исаак пытается убедить их, что у него нет «ни одного шекеля, ни одного серебряного пенни», но рыцари не верят и собираются отобрать деньги, когда тот уснет. Предупрежденный о готовящемся покушении на его кошелек «добрым пилигримом», под видом которого путешествует рыцарь Айвенго, Исаак с его же помощью бежит из замка, где компания остановилась на ночлег. Как только беглецы пересекают ров, Исаак спешит «подсунуть под седло своего мула мешочек из просмоленного синего холста, бормоча все время, что это перемена белья, только одна перемена белья, больше ничего».
По прошествии времени, снова отправившись в путь, на этот раз с дочерью – прекрасной Ревеккой, Исаак опять попадает в переплет. Он присоединяется к группе доброжелательно настроенных рыцарей – сторонников Ричарда Львиное Сердце, но путешественников захватывает в плен противник короля, местный рыцарь-разбойник, чей укрепленный замок служит тюрьмой для пленных. Рыцари содержатся с почетом, а из Исаака выбивают деньги: его собираются поджаривать на вертеле, как тушу животного, пока он не согласится «добровольно» расстаться со своим богатством. Атака на замок сподвижников Ричарда спасает ростовщика от адской пытки, но и на этом его мытарства не заканчиваются. Дочь Исаака оказывается в лапах храмовника – высокопоставленного члена религиозного ордена, который хочет насильно сделать ее своей женой, несмотря на то что Ревекка еврейка. Другие члены ордена не спешат остановить зарвавшегося брата и просят за Ревекку выкуп – «налом» и благотворительными взносами: если Исаак пожертвует что-нибудь на церковные нужды, «например, на пристройку общей спальни для братии», они «возьмут грех на душу и помогут ему выручить дочь». Произвол останавливает вмешательство благородного Айвенго.
Во времена Ричарда Львиное Сердце еще не был изобретен вексель – он стал широко использоваться еврейскими ростовщиками с XIII века. Сначала векселя были именными, а в начале XV века, согласно Вернеру Зомбарту, автора исследования «Евреи и хозяйственная жизнь» (1911), в Венеции появился вексель на предъявителя. В результате отпала нужда возить с собой наличные, рискуя жизнью, и был изобретен способ утаивания богатства. Многие стали держать его в векселях, которые позволяли переводить капитал из страны в страну и быстро восстанавливать экономический статус после очередных притеснений и гонений.
***
С конца XIII до середины XVII века в Англии верующие евреи и вовсе были лишены права жительства, а те немногие, кто там все-таки обосновался, являлись иностранными подданными. В начале той эпохи евреи в большом количестве переселяются в Испанию и Португалию, а оттуда позднее – в Венецию, где отношение к ростовщикам более либеральное. Исаака сменяет Шейлок – герой шекспировского «Венецианского купца».
Действие пьесы происходит в конце XVI века. В это время Венеция все еще экономическая сверхдержава, но ее могущество на излете. Невзирая на религиозные предрассудки, следуя старому принципу «деньги не пахнут», в IX веке она начала торговать с сарацинами, которые господствовали на восточном рынке вплоть до XVI века. Венецианцы экспортировали рабынь, железо, дерево; все население города жило торговлей, возник класс богатых купцов. В XII веке Венеция – крупная морская держава, избавившая Адриатику от пиратов, утвердившаяся на всем восточном побережье Италии, победившая многих конкурентов с западного и монополизировавшая торговлю в восточной части Средиземного моря. В XIV веке город начинает торговать с Фландрией и Англией.
Вместе с торговлей развивается необходимая для нее инфраструктура. Возникают судостроительные верфи, появляются морские брокеры, чеканится монета, получившая широкое хождение в Европе и Леванте, создаются мощные банки и крупные торговые компании. В XIII веке в обращение внедряется тот самый вексель – финансовая инновация своего времени. В XIV столетии создается биржа, начинают торговаться гособлигации. В начале XV века Венеция, завоевав территории на материке (до того ее власть распространялась на островные и прибрежные земли), получает серьезные доходы и от земледелия.
