Почти документальное свидетельство того, что у всех категорий взяточников неофициальные доходы сильно перекрывали официальные, – статья Лескова «Несколько слов о полицейских врачах в России» (1860), в которой он уверяет, что официальный годовой доход врача – 200 руб., но «таинственная рука, питающая городовых и уездных врачей, есть взятка», и «ни торговле, ни промышленности, по штату, не положено процветать». В городе с 75 тыс. жителей у двух городовых врачей семь статей постоянных доходов: «1) 4 житных базара по 40 рундуков, по 3 руб. с рундука, – „всего 480 руб. серебра. 2) 6 кондитерских, по 50 руб. с каждой, – 300 руб. 3) 40 булочных, по 10 руб. с каждой, – 400 руб. 4) Две ярмарки огулом 2000 руб. 5) 300 лавок и магазинов со съестными припасами и виноградными винами, по 10 руб… – 3000 руб. серебром. 6) 60 мясных лавок, по 25 руб. с каждой, – 1500 руб. и 7)…общий доход со всех женщин, обративших непотребство в ремесло… около 5000 руб. серебром в год.“ Таким образом, весь текущий годовой побор будет равняться 12 680 руб. серебром… а за отчислением 20 процентов в пользу влиятельных лиц медицинской и гражданской части… составит чистого дохода 9510 руб., то есть по 4255 руб. на брата. Эти доходы достаются только за невмешательство… все экстренные взятки… тоже составляют значительную цифру… Такие доходы суть: акты осмотров, составляющие чувствительную статью в стране, где много праздников, проводимых в пьянстве и драках, судебно-медицинские вскрытия, привоз несвежих и подозрительных продуктов, перегон скота и, наконец, рекрутские наборы, когда таковые случаются на слезы человечества и на радость городовых и уездных врачей…»
***
В повести Лескова «Смех и горе» (1871) действие происходит в 1860-х годах: главный герой живет на выкупные свидетельства – процентные бумаги, выпущенные в ходе реформы 1861-го. У героя находят запрещенный текст: «Думы» Рылеева, – и ему угрожает арест. Его навязчивый знакомый берется от этого отмазать: «…не хочешь ли, я тебе достану свидетельство, что ты во второй половине беременности? <…> С моего брата на перевязочном пункте в Крыму сорок рублей взяли, чтобы контузию ему на полную пенсию приписать, когда его и комар не кусал… Возьмись за самое легкое, за так называемое „казначейское средство“: притворись сумасшедшим, напусти на себя маленькую меланхолию, говори вздор… Согласен? <…> И сто рублей дать тоже согласен?» Герой готов и на триста, но столько нельзя: это «испортит» цены в Петербурге, где за триста «на родной матери перевенчают и в том тебе документ дадут».
В результате герой попадает в родную провинцию, где включается в земскую жизнь. Один из проектов – построить в каждом селе школу. Дело благородное, но строить хотят за счет мужиков и их руками, а неволить их теперь нельзя, сами же мужики пользы учения не понимают. Дело идет туго. Однако оказывается, что есть в губернии один администратор, у которого все в порядке. Он – «честный и неподкупный человек», «школами взятки брал». «Жалуется общество на помещика или соседей», а он, прежде чем вникать в дело, просит школу построить и тогда приходить. Взяточничество воспринимается как норма, мужики покорно «дают взятку», и у него «буквально весь участок обстроен школами».
В реальной жизни под расследования попадало 5–6% чиновников, однако до обвинений дело доходило весьма редко, а высшие чины и под следствием оказывались в единичных случаях. Видимо, над этим иронизирует Салтыков-Щедрин в сатирических очерках «Помпадуры и помпадурши», написанных в 1863–1873 годах: «Известно, что в конце пятидесятых годов воздвигнуто было на взяточников очень сильное гонение. С понятием о „взяточничестве“ сопрягалось тогда представление о какой-то язве, которая якобы разъедает русское чиновничество и служит немалой помехой в деле народного преуспеяния. Казалось, что ежели уничтожить взятку… то вдруг потекут реки млека и меда, а к ним на придачу водворится и правда». Результат «гонений», однако, был обратным: общество «от копеечной взятки прямо переходит к тысячной, десятитысячной», границы взятки «получили совсем другие очертания», она «окончательно умерла, и на ее место народился „куш“». По мнению Салтыкова-Щедрина, коррупционер удобен властям: «ради возможности стянуть лишнюю копеечку» взяточник «готов ужиться с какою угодно внутренней политикой, уверовать в какого угодно Бога».
***
Согласно Лурье, во второй половине XIX века, когда в России начинают активно прокладывать железные дороги, именно получение концессий на железнодорожное строительство становится самым взяткоемким: «Каждый подрядчик имел тайного или явного высокопоставленного акционера, лоббирующего в Зимнем дворце интересы своего „наперсника“. Для братьев Башмаковых – это министр внутренних дел граф Валуев и брат императрицы герцог Гессенский, для Дервиза и Мекка – министр двора граф Адлерберг, для Ефимовича – фаворитка государя княжна Долгорукая. И хотя формально на конкурсах оценивали предлагаемую стоимость версты железнодорожного пути, проработанность проекта, опытность инженера и подрядчиков, фактически шел конкурс влиятельных покровителей».
Мздоимствовать не гнушаются самые высокопоставленные вельможи. К шефу жандармов графу Шувалову обращается великий князь Николай Николаевич – старший с просьбой направить дело так, чтобы на слушаниях в Кабинете министров некая железнодорожная концессия досталась определенному лицу. На вопрос Шувалова, почему его высочеству охота касаться подобных дел, великий князь отвечает: «…если комитет выскажется в пользу моих proteges, то я получу 200 тысяч рублей; можно ли пренебрегать такой суммой, когда мне хоть в петлю лезть от долгов».
Судя по повести Гарина-Михайловского «Инженеры» (1906), действие которой происходит во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов, и через полвека интенданты оставались коррупционерами. Для главного героя повести инженера-путейца Карташева, который работает на строительстве железной дороги в Бендерах, «самым неприятным… были сношения с интендантством». Его дядя поясняет, что интендантов нужно «кормить и поить, сколько захотят», и давать им «откаты»: «за каждую подводу, за соответственное количество дней они тебе будут выдавать квитанцию, причем в их пользу они удерживают с каждой подводы по два рубля». «Будет у тебя квитанция, скажем, на десять тысяч рублей, ты и распишешься, что получил десять, а получишь восемь». Ведь если «дают цену хорошую, отделить два рубля можно, а не отделишь – все дело погибнет».
Другие взяточники тоже никуда не делись: один инженер на его глазах дает взятку полиции, поясняя Карташеву: «Сказал, что будем строить дорогу, что полиция будет получать от нас, что ему будем платить по двадцать пять рублей в месяц, а за особые происшествия отдельно…» Полицейскому этого мало: «А когда будете брать справочные цены, это как будет считаться – особо?» Пришлось разочаровывать его: «…справочные цены только у военных инженеров да в водяном и шоссейном департаментах».
***
Использовалась коррупция и для рейдерства. О схемах захвата бизнеса середины XIX века с использованием «административного ресурса» рассказывает роман Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы» (1883). Богатый уральский золотопромышленник, владелец Шатровских заводов Александр Привалов после смерти жены ударился в загул и женился на «примадонне» цыганского хора, которая вскоре оказалась ему неверна и, будучи разоблаченной, убила мужа. Сыну Привалова Сергею, главному герою, в это время исполнилось всего восемь. Цыганка вышла замуж за любовника, который сделался опекуном над малолетними наследниками. За пять лет он «спустил последние капиталы, которые оставались после Привалова» и «чуть было не пустил все заводы с молотка». Но за молодых наследников энергично заступается друг семьи и честный промышленник Бахарев, и опекун «вынужден ограничиться закладом в банк несуществующего металла». «Сначала закладывалась черная болванка, затем первый передел из нее и, наконец, окончательно выделанное сортовое железо». Эта ловкая комбинация дала целый миллион, но в скором времени история раскрылась, организатор аферы попал под суд.
