Американки Лорели Ли и Дороти Шоу, героини романа Аниты Лус «Джентельмены предпочитают блондинок» (1925, по нему снят одноименный фильм с Мэрилин Монро) путешествуют по Европе, видимо, в 1923-м. 17 мая они садятся в Париже в «Восточный экспресс», чтобы поехать в Центральную Европу. Какие страны проезжают, в тексте не указано, но маршрут поезда известен: он шел через Страсбург, Мюнхен, Вену, Будапешт и Бухарест. В поезде девушки расплачиваются кронами, значит, это либо Австрия, либо Венгрия, где в 1923-м обращались быстро обесценивающиеся кроны, на смену которым в Австрии в 1925 году пришли шиллинги, а в Венгрии 1926-м – форинты. Маленькая пачка сигарет стоит 50 тыс. крон, при этом табака в сигаретах нет. Героини никак не могут решить, сколько дать на чай проводнику, который должен принести шампанское. Решают дать миллион, а если проводник будет недоволен, то еще один. Проводник безмерно рад и первому миллиону: встает на колени и целует руку. Еще бы, ведь это двадцать пачек сигарет. Можно было бы догадаться, что это слишком много. Но автор выводит своих героинь глупышками, и расчет чаевых, когда денег «довольно много», вводит их в ступор.
В России инфляция, начавшаяся в Первую мировую, раскочегарилась до гиперинфляции из-за Октябрьской революции и Гражданской войны. (Ее описанию в художественной литературе мы посвятим следующую главу.) Случается она и в мирное время. Например, в Боливии в 1985 году одновременно имели место ухудшение условий внешней торговли, рост мировых процентных ставок, сокращение объема внешнего кредитования, что привело к потере около 10% ВНП. Правительство выбрало эмиссию в качестве решения проблем бюджета, и это привело к росту цен на 60 000% за год. В Зимбабве в 2008 году максимальный месячный рост цен составил 42 000 000 000 000 000%, дневной – 207%, а минимальное время удвоения цен – 15 часов.
***
В Германии дело обстояло так. Спустя три дня после начала Первой мировой, 31 июля 1914 года, Рейхсбанк, центральный банк страны, отменил обмен банкнот на золото, что означало снятие ограничений на их печать. К концу войны, к ноябрю 1918-го, количество денег в обращении увеличилось в четыре раза, но цены выросли всего на 140%. Окончание войны не привело к ценовой стабилизации. К власти пришло правительство социалистов, которое, заигрывая с рабочими, обещало им коврижки в виде сокращенного рабочего дня и повышенных зарплат, что требовало финансирования и подрывало доверие к денежной единице страны. Кроме того, Германия как проигравшая сторона была вынуждена выплачивать огромные репарации.
К февралю 1920 года цены выросли еще в пять раз, а количество денег в обращении – в два, то есть рост цен догнал рост денежной массы. Это должно было произойти – рано или поздно. Центробанк продолжал эмитировать деньги, и новый скачок инфляции не заставил себя ждать. С мая 1921 года по июль 1922-го цены выросли в восемь раз, доверие к деньгам окончательно исчезло, началось бегство от банкнот, что еще больше подтолкнуло рост цен.
В январе 1923 года французы оккупировали Рур – важнейший промышленный район страны, но немецкое правительство поддерживало бизнес в оккупированной области, выплачивало зарплаты рабочим, финансируя это за счет печати новых денег. Экономический парадокс состоял в том, что, хотя социалисты пеклись о благе рабочих, финансируя свои программы за счет печатного станка, они способствовали обнищанию рабочего люда, чьи зарплаты в реальном выражении падали, и обогащению крупных промышленников – во время сильной инфляции выигрывает тот, чьи авуары находятся в реальных производственных активах.
Если принять за единицу ценовой индекс июля 1914 года, то в июле 1922-го он составил 100, в январе 1923-го – 2785, в июле – 194 тыс., а в ноябре 1923–726 млрд. Курс доллара достиг 4,2 трлн марок. На пике инфляции в Берлине килограмм хлеба стоил около полутриллиона марок, масла – 5,6 трлн, трамвайный билет – 150 млрд. Максимальный месячный рост цен составил 29 500%, дневной – 20,9%, минимальное время удвоения цен – 3,7 дня. В последние месяцы цены росли гораздо быстрее количества денег в обращении: от «фантиков» старались избавиться как можно быстрее.
Американский экономист Томас Сарджент в статье «Чем закончились четыре большие инфляции» (1982) рассказывает, что посетители пивной сразу заказывали несколько кружек пива и расплачивались вперед – к концу посиделок цены были выше.
***
Героиня фильма Ингмара Бергмана «Змеиное яйцо» (1977), действие которого происходит во время гиперинфляции в Берлине, утром сняла комнату, отдала деньги за сутки вперед, пришла поселяться вечером, а квартирная хозяйка «передумала» и «честно» вернула аванс. Героиня напоролась на мошенницу, которая «сдачей» комнаты зарабатывала на жизнь: утром меняла полученные авансом марки на доллары, а вечером обратно, оставляя разницу себе. Впрочем, она тоже жертва: арендная плата была фиксирована в марках и обесценивалась настолько, что владельцы недвижимости стали ее массово продавать, так как аренда не окупала затрат даже на содержание помещений.
Стефан Цвейг в своих мемуарах «Вчерашний мир. Воспоминания европейца» (1943), описывая гиперинфляцию в Австрии, где арендная плата была фиксированной, сочувствует скорее владельцам недвижимости (и вообще тем, у кого был сколочен капитал): «…правительство для защиты съемщиков, составлявших огромную массу, и в ущерб домовладельцам запретило любое повышение цен. Вскоре в Австрии квартира средней величины стоила ее съемщикам за целый год меньше одного обеда; пять или десять лет вся Австрия, по сути дела (ибо и в эти годы расторжение договоров было запрещено), прожила чуть ли не даром. Из-за такого безумного хаоса положение с каждой неделей становилось все более абсурдным и безнравственным. Кто сорок лет копил, а потом патриотически вложил свои деньги в военный заем, превращался в нищего. У кого были долги, тот от них избавлялся».
В «Черном обелиске» из-за быстрого обесценивания денег в кассе мастерской наличных не держат, «только маленький чемоданчик с запасом на сегодня и завтра. Тысячные и стотысячные билеты и даже несколько пачек с милыми старыми сотенными. Около двух с половиной кило бумажных денег». Новые банкноты в сто тысяч выпущены всего две недели назад, а уже ждут бумажек в миллион. (Понятно, что это ранняя стадия гиперинфляции, в финальной в обращение будут пущены купюры достоинством 100 трлн.) Если так пойдет, то всего через несколько месяцев будем считать на миллиарды, полагают герои, вздыхая по «по прекрасным спокойным дням 1922 года», когда доллар скакнул «с двухсот пятидесяти марок всего до десяти тысяч».
Георг решает удовлетворить просьбу Людвига насчет повышения зарплаты, приносит свой чемодан и бросает на стол две пачки денег. В них главным образом сотни и самое большее пять тысяч, Людвиг просит добавить «еще полкило этих обоев» и получает третью пачку. Ему нужно спешить, чтобы купить галстук: Георг предупредил, что «сегодня никакого повышения оклада больше не будет». Слава богу, завтра воскресенье – «единственный день недели, когда инфляция приостанавливается».
Когда цены меняются каждый день, бесполезно экономить и копить в бумажных деньгах на что-нибудь дорогостоящее – сбережения быстро обесцениваются. Герой может себе позволить мелочи, как галстук (это дневное жалованье) и иной раз «в виде утешения» бутылку водки, но не может обновить костюм – «просто никак не удается скопить нужную сумму».
