Запалили в яме жаркий огонь и обожгли дроблённый кувалдой известняк. Замесили раствор и выложили прочный фундамент. Камня хватило, чтобы к концу недели поднять кладку выше колена. Дальше пришёл черёд топора и пилы — срубив секвойи, друзья распилили стволы на толстые брёвна, обкорнали, и Чуга уже в одиночку взялся их обтёсывать. Рубили деревья подальше в лесу, как Фима иронизировал: «Шобы не портить вида».
В начале следующей недели стены поднялись на четыре полновесных венца.
— Рядом, прямо на фундаменте спаленной хижины, — показал Чуга, — поставим барак для ковбоев, а тут вот — амбар и конюшню. Там — коррали… Нет, бараком потом займёмся. Сначала — баню!
— Отличный загородный дом! — невинно улыбаясь, сказал Фима. — И к чему тут всякие ранчи, правда? А то скотина ещё и цветочки вытопчет… Где тут подумать о здоровье?
— Если ты такой умный, поезжай к дону Гомесу, купишь у него коров!
Беньковский с укором посмотрел на Федора.
— Вот уважаю вас, — сказал он прочувствованно, — но тьфу вам под ноги за ваше каменное сердце. Я ж устал!
— Отдохнёшь по дороге!
— Ви вгоняете меня в гроб, и даже глубже!
— Ты ещё здесь?
— Я забыл немного денег!
— На! Гирины, езжайте с Фимой. Попробуйте купить стадо беломордой породы и гоните сюда. Голов пятьсот. Не будет с белыми мордами, берите лонгхорнов. Поняли?
— Поняли, — смиренно сказал Беньковский.
— Мотайте отсюда…
Вскоре бакеры ускакали, и в Ла-Роке установилась тишина — первобытная и умиротворяющая. Насладившись ею как следует, Чуга вздохнул и снова взялся за топор — пора пятый венец ладить…
Глава 14
УРОЧИЩЕ ПОВЕШЕННОЙ ЖЕНЩИНЫ
К обеду Фёдор обтесал здоровенное бревно и уложил его — плотно, без единой щёлочки. Не баня у него выйдет, а форт.
— Обедать! — донёсся зов Ларедо.
Фёдор вздохнул, покачал в руке топор, да и воткнул его в ствол срубленной намедни сосны, дожидавшийся своей очереди. Хватит пока. Потрудился он изрядно, пора и подкрепиться. Исаев завалил здоровущего оленя, и Шейн наварил полный котёл мяса с бобами — хватит на добрую плотницкую артель.
— Надо бы объехать ранчу кругом, — сказал Чуга, подбирая хлебом подливку, — глянуть, что тут да как, где какая трава. Давай-ка, Сёма, седлай своего, и движем — ты на север, я на юг…
— На юге — земля Гонта, — осторожно заметил Ларедо, — сразу за урочищем Повешенной Женщины.
— Не морочь хозяину голову, — сказал Исаев в назидание, — мы усё сделаем микер-бекицер, быстренько та аккуратненько.
— Таки да! — ухмыльнулся Фёдор.
В путь Чуга двинулся на чалом, ведя Рыжика в поводу. Он официально оформил заявки на тридцать один участок, но смутно представлял себе ту землю, хозяином которой стал. На карте всё вроде понятно — вот Катедрал-Батт, вот Уайлд-Кау-Пойнт, Фоссил-Крик, Меверик-Спрингс, Каньон-дель-Корво… А как это всё выглядит в жизни? Столько десятин земли, уйма! Это вам не хухры-мухры! За сутки не обскачешь.
Фёдор ехал неторопливо, примечая по дороге заиленные ручьи, которые следовало расчистить (пусть его коровки пьют вдоволь!), участки с ядовитыми растениями (выполоть к едрене фене!), удобные места для стоянок (на ум пошло!).
Ближе к вечеру он выбрался к урочищу Повешенной Женщины. Это мрачное название носил неглубокий овраг, с южной стороны подступавший к цепочке холмов. Ни дать ни взять — крепостной вал со рвом. За «рвом» начинались владения Мэтьюрина Гонта. По эту сторону, на земле Чуги, паслось несколько коров с клеймом «М» в круге — тавро миллионщика. Фёдор прогнал чужую скотину и, с чувством исполненного долга, повернул до дому. Засветло он не доберётся, ну и что? Заночует у Койот-Крик — так вроде тот ручей называется…
Винтовочный выстрел донёсся приглушённо, гулко отозвалось эхо. Зачастил револьвер — и тишина…
Чуга нахмурился. На войне, как на войне, говаривал Туренин. Похоже, вся Америка воюет. Одни занимают позиции и держат оборону, другие окружают их с флангов и переходят в наступление… Весело живут, едрить их в дышло!
Фёдор расседлал коней на берегу Койот-Крик. Животины повалялись на траве, попили и занялись любимым делом — стали травку щипать.
Место было удачным. С двух сторон лагерь защищали скалы, с третьей — огромный поваленный ствол мамонтового дерева, поросший мхом и папоротниками. Густой кустарник прикрывал стоянку по берегу ручья, и столько среди поросли было навалено сухих веток, что даже зверь не подкрадётся неслышно, обязательно треск подымет.
Чуга развёл костерок, поджарил бекон, сварил кофе, поел как следует, да и залёг спать. Пахло сырой листвой, парящей землёй и хвоей. Успокаивающе хрумкали кони, журчал ручей, глухо гудели мамонтовые деревья, словно переговариваясь друг с другом. Фёдор поморгал сонно, улыбнулся, чуя под собой свою землю, и уснул.
Разбудил его чужеродный звук. Кто-то скрёбся в зарослях, издавая тихие стоны.
Чуга бесшумно обулся, оделся, застегнул на бёдрах оружейный пояс. Прислушался. Вот опять…
Шорох, перебиваемый стоном, донёсся со стороны ручья. Ловушка? Приманка? Или в самом деле человек в беде?
Незаметно проскользнув к Койот-Крик, Федор затаился, зорко оглядывая бережок. Вот он!
К воде упорно, из последних сил, полз человек в изорванной одежде, без шляпы и босой. Белая когда-то рубаха липла к спине несчастного, пропитанная кровью.
Почуяв присутствие Чуги, раненый сделал попытку приподняться, но рухнул лицом в песок, совершенно без сил. Фёдор думал недолго — подхватив незнакомца под мышки, он отволок его к своему костру, быстро раздул угли и поставил греться воду.
Чужаку можно было дать лет сорок от силы. Его узкое, словно вытянутое лицо портил давний шрам, деливший левую бровь на две половинки. «Здоровый кабан, — оценил Чуга стати незнакомца, — такого не сразу завалишь». А ведь кто-то постарался… Три или четыре пули схлопотал чужак. Живучий, однако…
Промыв раны, Фёдор перевязал их, как мог.
— Пить! Пить, бога ради… — прохрипел шрамолицый.
— Да на, на…
Незнакомец жадно присосался к горлышку фляги, поданной Чугой, и выглотал изрядно, пока не задохся. Трудно дыша и облизывая губы, чужак обвёл глазами становище помора.
— Кто таков? — спросил его Фёдор.
— Текс… — выдохнул раненый. — Текс Медден… Я из Техаса.
— Я так и понял,
[133] — проворчал Чуга.
— У меня тут участок, к берегу океана ближе… Я там сад развожу, виноград сажать пробую…
— И кто тебя так? Ну-ну! Чего вызверился? Был бы я из тех, кто тебя не добил, стал бы бинты переводить?
