— Однако! — восхитился Ришелье. — Это Люцифер, он никого к себе не подпускает, кроме меня!
— Он понял, что я ему тоже друг, ваше высокопреосвященство.
А его высокопреосвященство между тем пришёл в хорошее расположение духа.
— Я полагаю, господин виконт, — улыбнулся кардинал, — что вы и сами плохо понимаете, насколько ценна ваша добыча, — он кивнул на разворошённый сундук с письмами. — Я давно охочусь за Монтегю, но попался он вам. Скажите… мм… а Рене Жереми Непве де Монтиньи кем вам приходится?
— Он мой отец, — твёрдо ответил Сухов.
— Я слышал, что его сын умер в далёкой Московии…
— Слухи о моей смерти оказались несколько преувеличенными, ваше высокопреосвященство, — улыбнулся Олег.
Ришелье рассмеялся и словно помолодел, сбросил с себя зловещую маску всесильного министра.
— Браво, браво!.. Что ж, весьма рад был знакомству с вами, господин виконт.
Сухов тут же встал, собираясь откланяться, и осторожно переложил Люцифера на кушетку. Кот был недоволен.
— И вы ни о чём не попросите? — с любопытством спросил кардинал. — Ни о какой награде?
Олег улыбнулся краем губ.
— Мне почему-то кажется, ваше высокопреосвященство, что при дворе и без меня достаточно попрошаек.
«Красный герцог» захохотал, и его кошки неодобрительно посмотрели на него — ну вот, взял и разбудил…
— Право, вы мне нравитесь, господин виконт! — воскликнул Ришелье. — А всё-таки? Ведь не без цели явились вы в Париж, не для того лишь, чтобы сопроводить Монтегю?
— Мы с моим другом-московитом преследуем лишь одну цель — послужить королю.
— А кардиналу? — живо спросил его высокопреосвященство.
— И вы, монсеньор, и его величество радеете о благе Франции.
Кардинал усмехнулся, оценив ответ.
— Хотите вращаться при дворе?
— Я — воин, монсеньор. Положения и славы я буду добиваться шпагой. А для начала хотелось бы заполучить на плечи лазоревый плащ мушкетёра. Правда, говорят, сперва необходимо попасть в гвардию…
Ришелье кивнул, поняв желание Олега, и сказал:
— Служба гвардейца не сложна, не опасна, но и не слишком почётна среди молодых и рьяных. Однако его величество король может одарить вас мушкетёрским плащом, не дожидаясь выслуги в гвардии. Например, за особые отличия — которые за вами уже числятся, господин виконт. Итак, завтра с утра, часам к десяти, будьте в Лувре, на Большой лестнице или в Большом зале — после завтрака король полон благодушия.
[48] Явитесь сами, и пусть явится ваш друг-московит. И ещё. Надеюсь, что, поступив в роту королевских мушкетёров, вы не забудете и сюда дорогу?
— Всегда к услугам вашего высокопреосвященства.
— Ступайте, господин виконт, — ласково сказал Ришелье. — И да поможет вам Бог.
Покинув дворец, Сухов ощутил немалое облегчение и то чувство свободы, что охватывает тебя на выходе из пещеры или подземелья.
Как ни крути, а кардинал был и оставался опасным человеком, обладавшим к тому же колоссальной властью. Вот придёт ему фантазия бросить тебя в застенки, и что ты станешь делать? Тут трепыхайся, не трепыхайся, всё равно загремишь и ещё спасибо скажешь, что в темницу упекли, а не повезли сразу на Гревскую площадь…
[49]
— Ну что? — бросился к Олегу Пончик.
— Жив, как видишь, — усмехнулся Сухов.
— А меня прогнал! — уязвлённо пробурчал Быков.
— Кардинал велел нам обоим прибыть в Лувр завтра с утра.
— Ва-ау! — изумился Ярослав.
— Ух ты… — впечатлился Шурик.
— А ты думал…
— А зачем в Лувр? Угу…
— На экскурсию.
— Нет, я серьёзно!
— Нас представят королю.
— О-о!
— Рот закрой, а то кишки простудишь. Поехали.
— А куда?
— На кудыкину гору! Это самое… На постой встанем. Не ночевать же на улице.
— А где? Угу…
— Понч, ты меня замучил! Ну откуда я знаю? Тут где-нибудь… За мной!
Без сожаления расставшись с пуховыми подушками кареты, Олег вскочил в седло. Понукать чалого скакуна не пришлось, тот и сам соскучился по наезднику.
Проехав совсем немного, Сухов свернул на улицу Могильщиков, узкую и кривоколенную, и по ней выбрался за городскую стену, на Вье Коломбье, улицу Старой голубятни.
— Я помню! — заёрзал Пончик в седле. — На ней ещё капитан де Тревиль жил!
— Пока что здесь живёт капитан де Монтале, — осадил его Быков.
[50]
Улица Старой голубятни находилась на окраине, почти что в предместье, а посему снять квартиру здесь было куда дешевле, чем где-нибудь в центре. Хотя, надо сказать, дома на Вье Коломбье стояли добротные. Фахверки, и те чернели вертикалями и диагоналями свежих еловых балок, а были тут и каменные дома, иные и в три этажа поднимались, правда, два верхних строили уже из дерева.
Копыта коней звонко цокали по булыжной мостовой, но на четвёрку никто не обращал внимания — Париж в ту пору населяло полмиллиона человек, не деревня, чай. Мало кто знал друг друга, да и не шибко-то интересовался, даже проживая по соседству.
Навстречу Олегу важно выступал плотный мужичок, одетый как буржуа — в серое платье с белым отложным воротничком. На голове у него криво сидела шляпа с высокой тульей, опоясанная чёрной лентой, плечи покрывал тяжёлый плащ, на ногах были туфли с пряжками.
— Эй, любезный! — властно окликнул его Сухов. — Не подскажешь ли, кто тут может сдать комнаты двум шевалье?
Буржуа внимательно осмотрел сначала Олега, потом Ярослава, подумал и внушительно изрёк:
— А вон, спросите-ка Хромого Бертрана, — и указал на дом, что стоял напротив. — Он вроде как искал постояльцев.
Дом Хромого Бертрана поднимался в два этажа, а крышу вдобавок словно распирала изнутри мансарда. Пара окон в густом переплёте смотрела на улицу с бельэтажа, выступавшего над улицей, наискосок от крепких дубовых ворот, сплошь обитых гвоздями с квадратными шляпками — такие только тараном и возьмёшь. Ещё одно окошко, совсем малюсенькое, блестело сбоку от воротного столба. Рядом, под аркой, наличествовала дверь, к которой вела пара ступенек.
