— Аминь… — прошептал Ришелье.
2
В службе мушкетёрской было больше чести, чем корысти. Всё, кроме разве что мушкетов, верные слуги короля покупали на свои кровные, а жалованья они получали триста ливров в год. (И это притом, что извозчик зарабатывал тридцать ливров в месяц, а пастух — двадцать восемь!)
Но отпрыски дворянских семейств, умеющие держать шпагу в руках, всё равно добивались права носить лазоревые плащи — их влёк не блеск золота, а ореол славы.
У мушкетёров не было казарм, всяк из них снимал квартиру, а то и мансарду — жилище для самых бедных. На службу они являлись часов в шесть летом или к восьми зимой.
Но раз уж сказано к десяти, то можно было и выспаться. Сухов с Быковым отправились на приём к королю, когда часы пробили девять.
Людно на улицах в это время не было, но и пустынным город не выглядел — Париж рано ложился и рано вставал.
Лувр хорошо различался с Нового моста — его Большая галерея тянулась вдоль набережной на правом берегу Сены. Галерея, связавшая королевский дворец с дворцом Тюильри, прерывалась посередине, где высилась старинная Луврская башня, оконечность тогдашней городской стены. С левого берега ей вторила Нельская башня.
— И не похож совсем на Лувр, — пробурчал Быков, вялый и раздражённый от недосыпания.
Олег пожал плечами.
— Здесь жили короли, — сказал он, — и каждый из венценосцев желал отметиться. Хозяин — барин…
Изначально Лувр был цитаделью, потом его стены и башни раскатали под Ренессанс, начали строить дворец, достраивали, перестраивали, забросили, снова взялись…
Честно говоря, Сухова мало интересовал Лувр, и даже аудиенция у Людовика волновала не слишком. Олега мучила совесть.
С того самого вечера, когда Пончик стал допытываться у Акимова, как, дескать, наука в его измождённом лице собирается возвращать четыре материальных тела в их родимое времечко, Сухов почувствовал первые угрызения.
С Шуркой всё было ясно: скучает человек по своей «семеечке», как он сам её называл, беспокоится, надеется обнять любимых, и всё такое. Ярослав… Ну с этим тоже всё понятно — Быков даже рад, что сбежал от своей возлюбленной Ингигерды.
«Инга Егоровна» быстренько взяла верх в их паре — магическая женская сила даровала ей власть над мужчинами, противиться которой было ой как нелегко. То обаянием, то обольщением Ингигерда добивалась своего, и Ярик пуще всего боялся вызвать недовольство своей суженой. Хотя, надо сказать, Инга не была той типичной капризной стервой, какими их любят изображать недалёкие режиссеры, снимающие в цвете простенькие чёрно-белые отношения.
Нет, дочь Егри-конунга была женщиной трезвомыслящей, умной, она никогда не пережимала — уважала мужскую самость. Могла и подластиться, и ненавязчиво соблазнить, что в законном браке ценится высоко.
И всё равно Быков, недавний холостяк, частенько ощущал потребность в одиночестве — сбегал, бывало, даже в Давос, хотя терпеть не мог тамошних толковищ про глобализацию и тому подобные дела. Но проходило два-три дня, и Яр переставал получать невинное удовольствие школьника, пропустившего нудный урок, начинал терять покой.
Тогда он собирал вещи и возвращался в Москву, где его ждала Ингигерда. В самом деле ждала, именно поэтому Быков и спешил обратно домой.
Но вот Ярик угодил в семнадцатое столетие, и его душа спокойна — он бы вернулся, да как? Это пространство преодолеть возможно, а время не пересечёшь, как улицу. А главное, Быкову здесь нравится — он просто упивается эпохой мушкетёров.
Олег тоже испытывал нечто похожее, время пришлось ему по нраву. Ныне, хоть и на излёте Средневековья, он был востребован.
Сухов, бывший имперский магистр, вникал в теперешнюю политику, видел, как играют балансы интересов, как Ришелье, действительно архиспособный человек, дёргает за ниточки, поддерживая противостояние между Нидерландами и Испанией, сохраняет влияние на короля Англии, сосватав французскую принцессу, потакая гугенотам и держа в уме основополагающую идею — «простереть Францию всюду, где некогда была Галлия».
Олегу нравилось здесь и сейчас. Как раз поэтому его совесть и грызла. Получалось так, что он сознательно не спешил, специально задерживался в этом времени.
Да, разумеется, дорога к Эспаньоле трудна и опасна, но разве он хотя бы недолго размышлял об этом? Искал пути туда, способы добраться? Нет! Он просто живёт в этом времени, дерётся на шпагах, сейчас вот с королём свидится…
Так что же, дороги ему Алёнка с Наташкой, оставленные в будущем, пусть и не по его вине? Или ему важнее собственное «Я» потешить, кончиком шпаги пощекотать?
Акимов-то без дела не сидит — думает человек, соображает, из чего ему примитивные лазеры собрать. Изумруды нужны, да побольше размером. Лампу он сработает не хуже «свечи Яблочкова» и гальванические элементы заделает…
Ещё Витьке золотая проволока нужна, серебряная фольга, каучук для изоляции и далее по списку.
Всё очень шатко, очень ненадёжно, но разве Олегар де Монтиньи хоть какие-то усилия прилагает, чтобы решить их проблему? Нет, только затягивает.
С другой стороны, он трижды прав, торопясь медленно. Отправляться в Карибское море сейчас — верный провал. Английские корабли накидываются на французские и потрошат трюмы не хуже доподлинных «джентльменов удачи».
Пока Ришелье не снимет осаду с Ла-Рошели, где засели гугеноты, герцог Бэкингем будет осаждённым помогать, блокируя побережье.
Сухов поморщился. Вернувшись из «командировки» в Тёмные века,
[53] он увлёкся историей — было любопытно, как учёные оценивают события, непосредственным свидетелем которых он являлся.
Историки писали много ерунды, но, в общем-то, рубили фишку. Однако до XVII века в своих штудиях он не дошёл, к сожалению, и теперь весьма смутно представлял, кто тут кого, и кто над кем одержит верх. Вроде бы Ришелье переиграет Бэкингема, но когда именно? Чёрт бы побрал этого Стини!
Проклятый содомит втянул в войну Англию для того лишь, чтобы потешить своё уязвлённое самолюбие. Как?!
Какой-то кардиналишка запретил ему — ему! — появляться в Париже, чтобы не компрометировать королеву!
Указал на дверь, можно сказать. И правильно сделал. Надо было ещё и пинка дать…
Сколько ещё продлится осада? Полгода? Год? Но лишь тогда, когда защитники Ла-Рошели сдадутся на милость короля, Бэкингем уведёт свои корабли, а его высокопреосвященство всерьёз возьмётся за строительство французского флота. Только тогда и можно будет сесть на какой-нибудь попутный галеон да и отправиться в Вест-Индию.
Лучше всего будет, если Олегар де Монтиньи туда попадёт не простым пассажиром, а посланником короля, облечённым властью и высочайшим доверием. Скажем, предложит его величеству прибрать к рукам Мартинику и отправится на этот карибский остров губернатором — на военном корабле, всё как полагается.
