Бэкингем весело хмыкнул.
— Да кто ж не любит сие увлекательное занятие? — сказал он. — Ладно, подступаем к берегу всеми силами, спускаем шлюпки — и в атаку!
— Рыть траншеи? — деловито осведомился де Субиз.
— Никаких траншей! — отрезал лорд-адмирал. — Зарываться в землю, как кроты, — признак трусости. Мы явились к сим берегам не для того, чтобы выставлять малодушие напоказ, а дабы взять приступом цитадель Сен-Мартен и водрузить над нею знамя Англии!
Бенжамен де Субиз не стал спорить, он почтительно поклонился.
Утром английские корабли развернулись бортами к узкой полоске суши под названием Иль-де-Ре и начали бомбардировку форта Сен-Мартен. Силуэты флейтов то и дело затушёвывались клубами порохового дыма, а ядра так и свистели, фонтанами вздымая прибрежный песок.
Солдаты, правда, не испытывали горячего желания умирать за Англию незнамо где, и в лодки их приходилось загонять дубинками.
Длинной, многозвенной цепью двинулись шлюпки, набитые солдатами. Высаживались они на длинной, с версту, узкой песчаной косе.
Англичане воинственно кричали, поминая имя Господне всуе и обещая проклятым папистам устроить ад на грешной земле. Французы не оставались в долгу: эти голосили, понося поганых еретиков, грозя им новой Варфоломеевской ночью. Конные и пешие, они покидали ворота крепости и бросались на англичан — пики так и мелькали в воздухе, мушкеты грохотали, не переставая.
Стоя по пояс в воде, Бэкингем подбадривал наступающих, призывая к штурму, но маршал Туара своё дело знал — схватка была жаркая, французы и англичане шли стенка на стенку, изничтожая друг друга.
— Вперёд! — орал герцог, взмахивая шпагой и поражая набежавшего француза. — Вперёд, Англия!
Рядом с ним, задетый пулей, упал солдат. Рискуя захлебнуться в нараставшей приливной волне, Джордж Вильерс подхватил раненого и вытащил на берег.
— Держись!
К полудню берег был усеян трупами убитых, ломаными древками, утерянными шлемами-морионами. Закрепившись на острове, герцог так и не смог взять приступом форт Сен-Мартен.
Вечером маршал Туара прислал в лагерь Бэкингема своего пажа и трубача. Паж, бледный худой юноша, едва справляясь с дрожью в голосе, передал устное послание маршала — тот предлагал выкуп за тела убитых.
Герцог отказался от денег, позволив забрать павших и поклявшись тому не препятствовать. Отсылая парламентёров, он наградил пажа двадцатью золотыми, а трубачу дал десять монет.
В тот же день французский маршал совершил ответное благородство — он отпустил пятерых пленных англичан, вручив каждому из них по десять пистолей.
— Ничего, ваша светлость, — бодрился де Субиз. — Король осадил Ла-Рошель, а вы окружили Сен-Мартен — и первым удостоитесь лавров победителя!
Бэкингем усмехнулся.
— Поговаривают, — сказал он, — что Людовик лично прибудет под стены Ла-Рошели, а с ним и его главный министр. Вот над кем мне бы хотелось одержать победу! Восторжествовать над обоими, повергнуть их в прах — вот в чём истинная виктория!
…Двумя неделями позже герцог Бэкингем получил послание короля Англии.
«Стини, — говорилось в нём, — я получил сообщение о том, что ты счастливо и удачно захватил Ре. Я молю Бога послать тебе столько же радости, сколько мне доставила эта новость. Я сейчас занят тем, что готовлю тебе помощь, и скоро ты узнаешь, что я могу порадовать тебя действиями, а не только словами».
[66]
Война разгоралась…
2
Франция, Париж.
Все «попаданцы», ставшие на постой к Хромому Бертрану, поневоле вставали в одно и то же время — в пять утра.
Бывало, впрочем, и так, что «господа» уходили на службу, а «слуги» продолжали дрыхнуть.
Хотя, по правде говоря, дел у Пончика и Акимова хватало — туда сходи, то принеси, за лошадьми присмотри…
А дрова? А корм для непарнокопытных? Что ты!..
Ко всему прочему, находиться в услужении у мушкетёра вовсе не значило быть этаким хитроумным лакеем, вроде дартаньяновского Планше, а самым настоящим ординарцем, скорее даже — оруженосцем. Их так и называли тогда — военные слуги.
Пончик постепенно обвыкал в «новом» времени. Вызнавал, где можно было достать чистой воды, кто из испанских купцов мог продать кусок зелёного мыла. (Местные, надо сказать, этим предметом интересовались мало. Мужчины не устраивали банные дни, будучи уверенными, что мытьё лишит их известной силы, а женщины следовали церковному наставлению о примате чистоты духовной над чистотою телесной. Чтобы перебить запах, щедро поливали себя парфюмами, веря, что те проникают глубоко в плоть их, преграждая путь хворям.)
Обычно Шурка с утра отправлялся на рынок Пре-о-Клер закупать провизию. У Виктора в это время было иное задание — дров раздобыть, а после наготовить съестного.
У него это получалось, сказывалась холостяцкая практика (почему-то принято считать, что неженатые питаются исключительно в столовых по причине полной своей несовместимости с кулинарией. Клевета! Это всё незамужние придумали). Жизнь налаживалась.
Прошло три дня после королевской охоты, а приказа выступать в Ла-Рошель всё не поступало.
На утро четвёртого дня Сухов проснулся удивительно бодрым. Акклиматизировался, что ли? Да и то сказать, в бытность свою магистром при дворе автократора ромеев
[67] он и вовсе до рассвета поднимался, уж таков был суровый придворный церемониал. Ничего, привык.
Натянув короткие штаны, Олег застегнул их на три перламутровые пуговицы, обул войлочные туфли, спустился вниз и умылся из бочки — всю ночь шёл дождь, так что вода была чистая.
— Держи, — услышал он голос Пончика и протянул руку, нащупывая холстину. Утерев лицо и руки, он вернул её Шурику и спросил: — А ты там, у нас, я имею в виду, в нашем времени, историей не интересовался?
— Интересовался, — вздохнул Александр, — но только не XVII веком.
— Знать бы, когда осада Ла-Рошели закончится… Раньше на Карибы не отплыть, англичане всех подряд шерстят. С юга попробовать? Так там берберы…
— Лучше подождать, — помотал Пончик головой. — Угу… А ты бы мог всё бросить и уплыть?
Сухов усмехнулся. Отжавшись пятьдесят раз, он взялся приседать и ответил между упражнениями:
— Не думаешь же ты… что я в мушкетёрах останусь до пенсии? Засветиться просто надо… раскрутиться, как полагается… да и махнуть на юга с королевской грамотой… в чине губернатора, скажем. Я ж тебе говорил уже.
Шурка покивал.
