— А где тут пинас, а где флейт? — спросил Шурик. — Они ж вроде все одинаковые. Угу…
— У флейта корма закруглённая, конечно же, — авторитетно ответил Виктор, — а у пинаса словно обрезанная.
— И всё? Стоило тогда по-разному называть!
— Нет, ну существуют ещё какие-то отличия, конечно же…
— Ух ты! — воскликнул Пончик. — Смотрите! Тот самый «Мэйфлауэр»!
У отдельного причала в самом деле стоял галеон, названный в честь боярышника. Выглядел он заброшенным — спиленной бизани не хватало, от всех вантов, штагов и прочего такелажа осталась лишь пара канатов, что свисали с покосившихся мачт, а в квартердеке
[79] зияли отверстия.
— Насколько я помню, — усомнился Виктор, — «Мэйфлауэр» был приписан к Плимуту.
— Значит, выписался! — парировал Александр. — Или ты хочешь сказать, что в одно и то же время плавало сразу два корабля с одинаковым названием?
— Корабли не плавают, а ходят.
— Тоже мне, мореман нашёлся! — фыркнул Пончик.
— Но, конечно же, довод логичный, — примирительно сказал Акимов. — Два «Мэйфлауэра» — это уже букет.
Ярослав не вступал в спор. Он разглядывал бродивших вокруг матросов и немногочисленных офицеров, узнаваемых по шляпам с перьями и ярко-красным шарфам, затянутым на поясах. До формы ещё не додумались.
Фасадами к пристани выходили пакгаузы, торговые конторы и питейные заведения. Здешняя публика ошивалась в местах «по интересам»: солдатня с матроснёй собирались в пабах, а гражданские — купцы да возчики — обретались у складов.
— Ла-адно… — протянул Быков, осмотревшись. — Пошли пьянствовать!
— Не пьянствовать, — поправил его Шурик назидательно, — а вести подрывную работу.
— Жаль, что благородному дону пришлось оставить шпагу, — задумчиво проговорил Ярослав, вынимая из ножен тесак.
— Головорез, — буркнул Александр, отойдя от него на всякий случай.
— Ага, — скромно признался Яр, — есть маленько…
Сунув нож обратно в чехол, Быков направил стопы к пивной «Грейхаунд». Акимов с Пончевым двинулись следом за «благородным доном».
В пабе было не продохнуть — впервые за всё время пребывания в семнадцатом столетии Ярослав унюхал знакомый запах табачного дыма.
Усевшись за стол, Быков развалился на скамье, откидываясь на стенку, приятно холодившую спину.
Шурик с Акимовым пристроились напротив, неуверенно оглядываясь, словно рафинированные интеллигенты, которых занесло в пивнушку на рабочей окраине. Тут же к ним приблизилась женщина могучего сложения и басом поинтересовалась, чего господам угодно.
— Господам угодно по кружке эля,
[80] — улыбнулся Яр, — ну и закусочку — хлебца, мясца, сальца…
Кабатчица величественно кивнула и удалилась, виляя необъятным задом.
— Капитальная женщина, — прокомментировал Пончик. — Угу…
— Любовь зла… — вздохнул Виктор.
Шурик засопел свирепо, а Быков весело рассмеялся — его порадовало состояние Акимова. Хронофизик потихоньку оживал: не снимая с себя вины за их «попаданство», он всё меньше чувствовал себя преступником среди невинных жертв, становясь просто товарищем, просто другом.
А если речь и заходила вдруг о темпоральной электродинамике и прочих заумных вещах, грозя соскользнуть на опасную тему, то Виктор всё чаще отделывался шуткой. Да и зачем всё превращать в трагедию? Чем плоха их жизнь? Вон и эль свежий, и окорок очень даже ничего.
— Деньги-то есть хоть? — пробасила кабатчица, расставляя глиняные кружки, полные тёмного эля.
— Попробовал бы я не заплатить, — хмыкнул Ярослав, выуживая из кошеля пару затертых пенни да жменьку новеньких фартингов.
[81]
— Лучше и не пытайся, — добродушно проворчала трактирщица, смахивая мелочь в мешочек и пряча его под юбкой.
[82]
— Я, вообще-то, пиво не очень, — проговорил Шурик, берясь за кружку, — невкусное оно… Угу…
— Эль не горчит, — сказал Акимов, отхлёбывая, — в нём, конечно же, хмеля нет. Ммм… Шикарно!
— Вкуснотень, — согласился Быков, подхватывая ломтик ветчины и укладывая его на кусочек серого хлеба.
Тут в пивную, громко пересмеиваясь, ввалилась тёплая компания — два матроса и солдат. Не найдя свободных мест, троица устроилась за столом, занятым Яром со товарищи.
— Всё одно, — настаивал рябой матрос, — хуже испанцев не найти! Чисто дьяволы!
— Дьяволы! — фыркнул его собутыльник, очень бледный, но с красным облупленным носом и малиновыми ушами. — Это ты берберов не видел, Джо! Вот кто точно из преисподней!
— Верно, — кивнул седой солдат и сплюнул жёваный табак. — Турки, те тоже…
— Краснокожие черти могут даже испанцев переплюнуть, — вступил в разговор Ярослав. — Насмотрелся я, как оно бывает, ежели индейцы на белых навалятся, — со всех скальпы поснимают! А уж как пытать любят — страсть! Поймают кого из наших и давай… То на медленном огне жарят, то кожу ремешками сдирают, а сверху ещё и угольев сыпануть норовят!
— Эти могут, — кивнул согласно солдат, оглаживая длинные усы, свисавшие ему на впалую грудь.
— Давно оттуда? — поинтересовался рябой.
— Да неделю уж, — бодро ответил Быков. — В Джеймстаун
[83] ходили, за табаком. Насмотрелся всего, хватит ещё и внукам рассказывать.
