Они встали и направились в терем княгини.
Там княгиня, одетая по дорогой московской моде, вся унизанная камнями и жемчугом, с грубо раскрашенным лицом, уже успела сдружиться с боярыней и ее дочкой и показывала им разные затейливые узоры и материи, что привозили в Москву немецкие купцы.
— А вот и женки наши! — весело сказал князь, входя в теремной покой, и низко поклонился боярыне Ольге Степановне.
Та ответила ему тоже поклоном и зарделась вся, вспомнив его прежнюю любовь и домогательство.
— Знакомь, боярин, с дочкой своею, нашей невестушкой! — продолжал князь Теряев. — Ой, и красавица же она у тебя!
— Как есть твоему молодцу! — засмеялся боярин.
Ольга стояла в углу, закрыв лицо рукавом, и горела вся, как маков цвет; но мало-помалу ее застенчивость прошла, и между всеми завязался общий разговор, начавшийся снова с описания нападения.
Всем было весело в этот день, кроме молодых. Алеше Безродному, как начальнику охранного отряда, отвели особое помещение — малую клеть во дворе; едва вошел в нее Алеша, как бросился ничком на постель и зарыдал протяжно и громко, не боясь быть услышанным. С приездом в Москву, казалось ему, кончилось его счастье. Можно ли отвоевать невесту у сильного князя, да еще когда к тому же этого брака хотят и сами родители? И при этих мыслях его сердце разрывалось на части.
Был уже вечер, когда Алеша, утомленный, вышел из своей клети. Вдруг перед ним, словно из земли, выросла Агаша.
— Ты, Алексей? — окликнула она его шепотом.
— Агаша! — радостно встрепенулся Алексей.
— Тсс! Иди за мною! Боярышня тебя повидать хочет.
Сердце Алеши радостно забилось; он осторожно пошел за Агашей.
А та вполголоса хвастливо болтала:
— Теперь самая что ни на есть пора. Все устали с дороги-то. Маремьяниха вовсе без ног лежит, все в доме спят. А я все досмотрела — и где сад, и где собаки, и ходы-выходы. Сюда! — Она быстро скользнула в маленькую калитку, и следом за нею Алеша вошел в густой сад. — Сюда, сюда! — торопила его Агаша. — Теперь заверни направо. Тут и боярышня. А я ждать буду.
Алеша быстро пошел вперед, свернул направо и увидел Ольгу. Она стояла прислонясь к дереву, вся облитая лунным светом. Алеша подбежал к ней и порывисто взял ее за руки. Вся его грусть пропала при виде любимой им девушки.
— Дорогая моя! ласочка моя! Золотце! Уж и затосковался я, тебя не видючи. Смерть, кажись, легче, чем разлука. А тут еще и ты подле меня, а словно дальше, чем за морем, за океаном! — поспешно говорил он, прерывая свои слова поцелуями.
Ольга прислонилась головой к его плечу и нежилась в его ласках.
— Вот так бы и умереть! — чуть слышно произнесла она.
От этих слов все сладкие мечты разом оставили Алешу. Грустная действительность снова встала пред ним неотвратимой бедою.
— Оля, да неужто нет тебе выхода? — с отчаяньем проговорил он.
Она тихо качнула головою.
— Сам знаешь! Только быстрая речка…
— Тсс! — он испуганно прижал ее к себе. — Не говори так! Мне страшно от таких речей. Нет, подожди малость, мы еще надумаем.
Она опять кивнула головою и горько сказала:
— Без нас все решено. Еще нас и на свете не было, как отцы все надумали и зарок дали. Слышь, на кресте зарок дали, нам ли переделать это! Еще немного деньков — и распрощаемся с тобою, Алеша, — Ольга вдруг обвила его шею руками и тяжко заплакала. — Горемычные мы! Бедные мы!
Алеша, сам, едва удерживаясь от слез, старался успокоить ее словами и ласкою.
Вдруг подле них появилась Агаша.
— Или ума решилась? — зашипела она. — Я свищу, гукаю, а они хоть бы что! Иди прочь скорее, обход идет! Слышь!
Среди наступившей тишины послышались удары палки о палку и смутные голоса.
— Уходи, милый! — сказала Ольга.
— До завтра!
Они обнялись.
— Ну, это как Бог доведет! — сказала Агаша. — Да расходитесь, что ли!..
Алеша оставил Ольгу и скользнул в кусты. Он видел, как Ольга обняла за шею свою верную подругу, как они медленно пошли по дорожке и скрылись за поворотом. Он тяжко вздохнул и отер рукою глаза. Видимо, конец! Оставалась одна надежда: говорить с самим боярином. Сказать ему все, а там будь что будет. Он решительно встряхнул головой, и в его глазах сверкнул недобрый огонь.
«Все же поведать то Ольге надобно, пусть она решит», — подумал он и медленно пошел в свою клеть.
В это время князь окончил свои вечерние молитвы и, собираясь на покой, кликнул Антона, своего любимого стремянного, слугу и друга.
— А где князь Михайло? — спросил он его. — Что-то сегодня его будто с вечера не было?
— Так и есть, господин, — ответил Антон, — еще до трапезы уехавши!
— Куда?
— Надо быть, на вотчину. Всю дружину с собою взял и Власия и ускакал.
Князь покачал головою.
— Ишь ведь какой! Невеста в дом, а он из дома. Как прибудет, скажи, чтобы беспременно ко мне явился.
— Скажу, господин!
Антон ушел. Князь, окрестив со всех сторон свое ложе, улегся спать, а тем временем Михаил на взмыленном коне уже подъезжал к Коломне. Дружину только для отвода глаз послал он с Власием назад в вотчину, а сам один поехал решать свою судьбу, как ему казалось. Он понимал, что борьба против решения отца немыслима, и покорился ему, как неизбежному, но расстаться с Людмилою было выше его сил, и при одной мысли о разлуке его сердце переставало биться. Крепко и долго думал он, пока созрело его смелое решение, и теперь он ехал осуществить его.
«Любит или нет?» — мелькало у него в уме, и он гнал коня, охваченный страстным, непреодолимым желанием решить все дело скорее.
Конь шатался, когда Михаил соскочил с него у ветхой хибарки Ермилихи. Князь ввел его на пустой двор, поросший бурьяном и крапивою, и быстро вошел к старухе.
Та чуть не кубарем скатилась с полатей, когда увидела нежданного гостя.
— Пошли сына коня справить, — сказал князь, — и иди меня слушать!
— Мигом, соколик мой! — льстиво ответила старуха и торопливо вышла из избы.
За сенцами в развалившейся клети храпел ее единственный сын Мирон. Говорили про него, что он ходит на дорогу с кистенем, что немало его приятелей болталось на виселице, только никто не мог углядеть его. А он в кумачовой рубахе, здоровый, как дуб, с наглым лицом, ходил по городу заломив набок свой колпак, и, смеясь боязливым мещанам в глаза, задорно побрякивал деньгами, запустив руки в карманы. И сегодня он только за час до приезда князя вернулся домой и завалился спать богатырским сном, но мать растолкала его.
— Вставай, лежебок этакий! Скорехонько! Слышь, князь прискакал, коня загнал. Обрядить его надо! Ну! Скоро, что ли! Смотри, как я тебя ахну! — И старушонка, не боясь богатырского сложения своего сына, ухватила его за волосы и тряхнула.
