Волосы зашевелились на голове князя Михаила, когда он разобрал отцовские речи. Ужас и отчаяние охватывали его при мысли о Людмиле, а также о роли отца в ее гибели. Любящим сердцем, быстрым умом он сразу понял ужасную участь своей любовницы.
— Ты устал, Миша! — дружески нежно сказал ему Штрассе. — Пойди отдохни!
— Не до сна мне, учитель! — ответил князь и закрыл лицо руками.
— В терем поднялся бы. Там у тебя и мать, и жена, и сынок, еще не виданный тобою!
— После! За мною еще государево дело!
Бледное утро глянуло в окно. Князь Михаил вспомнил свои обязанности, поднялся с тяжким вздохом, приказал Антону принести одежды и, сев на коня, двинулся в путь.
Федор Иванович Шереметев встретил Михаила криком изумления:
— Ты ли это, Михайло? Как? Откуда? Говори скорее! Что наши?
— Я, боярин! Воевода Шеин послал меня к царю. Умираем! — И князь Михаил стал рассказывать боярину про бедствия войска.
Шереметев слушал, и невольные слезы показались на его глазах.
— Ах, Михайло Борисович, Михайло Борисович! — повторял он с грустным укором.
Князь вспыхнул.
— Не вина его, боярин! Видел бы ты, как он казнится! В последнем бою он как простой ратник на пушки лез, смерти искал!
— Не я виню, обвинят другие.
— А ты вступись!
— Я? Нет; его заступник помер, а мне не под силу защищать его.
— Кто помер-то?
— Да разве еще не знаешь? Филарет Никитич преставился… как есть на Покров!
Князь перекрестился.
— Да нешто отец тебе не сказывал?
— Батюшка в огневице лежит, — тихо ответил Теряев.
— Да что ты? А я его вчера видел. Духом он смятен был что-то, а так здоров.
— Меня он увидел, — сказал князь, — и, видно, испугался. Вскрикнул, замахал руками и упал… и сейчас без памяти лежит.
— Ишь притча какая! — задумчиво сказал боярин. — Надо быть, попритчилось ему. Не ждал тебя… Да и кто ждать мог?.. — прибавил он. — Диву даешься, что добрался ты жив. Чай, трудно было?
— Трудно, — ответил князь, — спасибо, что при мне человек был, что раньше к нам пробрался, а то бы не дойти. Сначала больше все на животе ползли; днем снегом засыплемся и лежим.
— Холодно?
— В снегу-то? Нет. Прижмемся друг к дружке и лежим, что в берлоге… Ночь придет — опять ползем. Однажды на ляхов набрели. Двое их было… пришлось убрать их. А так ничего. Волки только: учуют нас и идут следом, а мы мечами отбиваемся… Опять, слава Господу, мороз спал, а то бы замерзнуть можно. До Можайска добрели, а там коней купили и прямо уже прискакали…
— Ну и ну! Однако что же это я? — спохватился вдруг Шереметев, взглядывая на часы. — С тобой и утреннюю пропустил! Ну, да царь простит. Идем скорее!
Царь сидел в своей деловой палате. Возле него стояли уже вернувшиеся Салтыковы, а также князь Черкасский, воеводы с приказов и Стрешнев, когда вошел Шереметев и сказал о приходе молодого князя Теряева из-под Смоленска. Все взволновались, услышав такую весть.
— Веди, веди его спешно! — воскликнул Михаил Федорович, теряя обычное спокойствие. — Где он?
— Тут, государь!
Шереметев раскрыл дверь и впустил Михаила.
Князь упал пред царем на колени.
— Жалую к руке тебя, — сказал ему царь, — вставай и говори, что делает боярин Михайло Борисович!
Теряев поцеловал царскую руку и тихо ответил:
— Просим помощи! Без нее все погибнем. Я шел сюда, почитай, месяц и, может, все уже померли!
Царь вздрогнул.
— Как? Разве так худо? Мало войска, казны, запаса?
— Ляхи стеснили очень. Сначала наш верх был, потом их… — И князь подробно рассказал все положение дел.
Царь Михаил поник головою, потом закрыл лицо руками и тяжко вздыхал, слушая рассказы о бедствиях своего войска.
— На гибель вместо победы, на поношение вместо славы! — с горечью проговорил он.
— Воевода Михаил Борисович и Артемий Васильевич много раз смерти искали как простые ратники, — сказал Теряев, — для твоей службы, государь, они животов не жалели!
— Чужих! — с усмешкой сказал Борис Салтыков. — Знаю я гордеца этого!
— Чего тут! — с гневом вставил Черкасский. — Просто нас Владиславу Шеин предал. Недаром он крест польскому королю целовал.
— Что говоришь, князь? — с укором сказал Шереметев.
— И очень просто, — в голос ответили Салтыковы, и их глаза сверкнули злобою.
Шереметев тотчас замолчал.
Государь поднял голову и спросил Теряева:
— Как же ты, молодец, до нас дошел, ежели кругом вас ляхи? Расскажи!
Теряев начал рассказ о своем походе, стараясь говорить короче, и от этого еще ярче выделились его безумная отвага и опасности трудного пути.
Лицо царя просветлело.
— Чем награжу тебя, удалый? — ласково сказал он. — Ну, будь ты мне кравчим!.. Да вот! Носи это от меня! — И царь, сняв со своего пальца перстень, подал князю.
Тот стал на колено и поцеловал его руку.
— Теперь иди! — сказал царь. — Завтра ответ надумаем и тебе скажем. Да стой! Чай, нахолодился ты в пути своем. Боярин! — обратился он к Стрешневу. — Выдай ему шубу с моего плеча!
Князь снова опустился на колени и поцеловал царскую руку.
Салтыковы с завистью смотрели на молодого князя.
— Ну, — сказал Шереметев, идя за ним следом, — теперь надо тебе на поклон к царице съездить.
— К ней-то зачем? — удивился Теряев.
— Тсс! — остановил его боярин. — В ней теперь вся сила.
Спустя час князь стоял пред игуменьей Ксенией и та ласково расспрашивала его о бедствиях под Смоленском. Слушая рассказ князя, она набожно крестилась и приговаривала:
— Вот тебе и смоленский воевода Михайло Борисович… полякам прямит, своих на убой ведет.
— Не изменник, матушка, боярин Шеин! — пылко произнес князь.
Ксения строго взглянула на него и сухо сказала:
— Молоденек ты еще, князь, судить дела государевы!
Только к вечеру вернулся Михаил домой и прямо прошел в опочивальню отца. Тот лежал без памяти, недвижный как труп. Подле него сидела жена. Увидев сына, она быстро встала и прижала его к груди. Пережитые волнения потрясли молодого князя. Он обнял мать и глухо зарыдал.
— Полно, сынок, полно, — нежно заговорила княгиня, — встанет наш государь-батюшка, поправится! Ты бы, сокол, наверх вошел, на Олюшку поглядел и на внука моего! Не плачь, дитятко!
Она гладила сына по голове, целовала его в лоб и в то же время не знала, какая рана сочится в сердце ее сына, какое горе надрывает его грудь стоном.
