Брамантов Темпьетто – демонстрация мастерства. Некоторый оттенок finto, искусной сделанности, в нём, безусловно, есть. Здание – самый настоящий chef-d'œuvre в западном понимании: виртуозно исполненная работа, образец мастерства, но всё же это – часовня. У Борромини Galleria Prospettica – незамутнённый art, чистая маэстрия. Это не здание и не строительство, так что, в сущности, и не архитектура, а, скорее, скульптура и ваяние. Точнее – инсталляция. Как у Ильи Кабакова. Искусность Борромини смыслами обременена не менее чем «Человек, который улетел в космос», весьма, кстати, искусственное произведение. Точнее – обременена гораздо более. Борромини своей мраморной инсталляцией хотел сказать стоящим за загородкой нам с вами, читатель, следующее:
Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами – только отблеск,
Только тени от не зримого очами?
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий —
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?
Борромини так сказал. Кто его надоумил, неизвестно, некоторые исследователи утверждают, что Бернардино Спада, который был вдохновителем проекта, но это сомнительно; скорее уж такая изощрённая идея могла прийти в голову Виржилио, хорошо знавшему теорию архитектуры. Виджилио и дал в помощь Борромини падре Джованни Мария да Битонто, весьма продвинутого математика. Процитированные строчки взяты из стихотворения Владимира Соловьёва, поэтому, когда я рассуждал о связи Сант'Иво алла Сапиенца с греческой Σοφία, то и выразил сомнение в невозможности Борромини предаться размышлениям в духе русского духовного возрождения. Очень даже предавался. Вот тебе и Prospettiva Finta, финтифлюшка.
* * *
Борромини столкнулся с наследием Браманте также и во время своей работы в базилике Сан Джованни деи Фиорентини, Святого Иоанна Флорентинцев, одной из многих церквей национальных мини-автономий, коих в Риме было множество. Святой Иоанн Креститель – патрон Флоренции. В Риме флорентийская comunità, то есть землячество, было самым многочисленным и влиятельным, имело свой собственный суд, свои внутренние законы и даже свою тюрьму. В XV веке главной церковью, где собирались римские флорентинцы, была базилика Сан Челсо э Джулиано [Цельсия и Юлиана] на Виа дель Банко ди Санто Спирито [Улица Банка Святого Духа]. Название улицы характерно для флорентинцев – вокруг было много отделений банков, им принадлежащих. Папа Юлий II в начале XVI века передал comunità ещё и небольшую церковь Сан Пантелеоне в начале лишь строящейся, но уже престижной Виа Джулиа. Сейчас Сан Джованни имеет самый последний № адреса по Виа Джулиа, но улица застраивалась с конца, обращённого к Ватикану. Флорентийское землячество настояло на том, чтобы на средства, собранные его членами, на месте Сан Пантелеоне была выстроена новая великолепная церковь. Первый проект Сан Джованни деи Фиорентини был сделан Браманте в 1508 году и одобрен Юлием II, при котором и началось строительство, растянувшееся на столетия.
Новая флорентийская церковь строилась медленно. В её создании, как в создании базилики Сан Пьетро и Палаццо Фарнезе, принимало участие множество архитекторов. Когда Юлий II скончался в 1513 году, были возведены лишь стены. Сменивший его Лев X, Медичи и флорентинец, к строительству Сан Джованни деи Фиорентини относился особенно серьёзно. Вопрос о фасаде был очень важен, поскольку церковь находилась на Страда Папале [Папском Пути], пролегавшим от Сан Джованни ин Латерано, римского собора, к Ватикану и базилике Сан Пьетро. Лев X решил наградить церковь новым фасадом взамен Брамантова, современным и на его вкус более эффектным, для чего устроил конкурс, в котором приняли участие все звёзды итальянской архитектуры: Бальдассаре Перуцци, Джулиано да Сангалло, Рафаэль Санти, Якопо Сансовино и даже – Микеланджело Буонаротти. Конкурс был, можно сказать, международным, и о непредвзятости жюри, состав которого, к сожалению, неизвестен, говорит то, что Сансовино, выигравший его, был венецианцем, а не флорентинцем и даже не римлянином. Если учесть то рвение, с которым практически все ренессансные меценаты двигали в первую очередь соотечественников, этот факт просто поразителен. В 1519 году Сансовино приступил к работе, возобновив остановившееся после смерти Юлия II строительство, но Лев X скончался, папы поменялись. Когда в 1523 году на престол взошёл Климент VII, Медичи и флорентинец, как и Лев X, венецианца с помощью интриг отстранили, сославшись на то, что он плохо наблюдал за работой и не учёл специфику почвы, из-за чего случились неприятности с фундаментом.
Были ли на самом деле неприятности или нет, неизвестно, но досадная оплошность слишком уж честного жюри была исправлена. Вместо Сансовино главным над работами был назначен Антонио да Сангалло иль Джоване, уроженец Флоренции. Он был также любимым архитектором Павла III Фарнезе, сменившего Климента, и как раз строил дворец его внука. Сангалло помогал Тиберио Кальканьи, ученик Микеланджело; к тому же сохранилось несколько загадочных рисунков самого Микеланджело, явно связанных с Сан Джованни деи Фиорентини. В середине XVI века церковь всё ещё была в лесах. Интерес Микеланджело, флорентинца, к церкви, вполне понятен: как это флорентийская церковь в Риме – и без него? После смерти Сангалло над фасадом ещё успел поработать Джакомо делла Порта, потом – Карло Мадерно, учитель Борромини. Мадерно, умершего в 1629 году, в Сан Джованни деи Фиорентини и похоронили. Строительство тянулось три века, фасад был закончен архитектором Алессандро Галилеи, опять же флорентинцем по рождению, и открыт из-под лесов лишь в 1738 году. Галилеи отдал Богу душу за год до его полного завершения, а работы в интерьере велись до середины сеттеченто.
Апсида до 1650-х годов оставалась пустой. Сначала Фальконьери вёл переговоры с Пьетро да Кортона, но потом поручил работы Борромини. Пьетро да Кортона был флорентинцем, у Бернини был флорентийский папа, но Фальконьери в силу как приверженности Филиппо Нери, так и в силу своих эстетических предпочтений всё же поручил заказ миланцу. Борромини в Сан Джованни деи Фиорентини проработал все шестидесятые годы; эта церковь стала последним местом, которое он посетил в Риме, прежде чем замкнуться в своей комнате и умереть – это мы знаем с его собственных слов: да-да, именно слов, об этом будет речь ниже. Фальконьери, спонсировавшие весь проект, превратили апсиду в свою семейную капеллу, так что она получила название Капелла Фальконьери, и главный алтарь церкви стоит в её центре. Апсида Сан Джованни деи Фиорентини – роскошный образчик зрелого барокко, но что именно в ней сделал Борромини, не до конца ясно. Она напоминает Капелла Спада, но более профессиональна. Закончил её самодеятельный архитектор, живописец Чиро Ферри, ученик Пьетро да Кортона, испортивший своим пёстрым плафоном купол Сант'Аньезе. К проекту явно приложил руку Борромини, о чём говорит тонкая архитектура, но, как и в Капелла Спада, в апсиде использованы разноцветные драгоценные мраморы. Борромини полихромию не любил, предпочитая аскетическую белизну, а здесь колонны сделаны из разных оттенков коричневого, от светлого крем-брюле до тёмного молочного шоколада, а сама ниша – нежнейшего сиреневого цвета. Вместо живописного алтарного образа – огромная скульптура Антонио Раджи, одного из последователей Бернини (впрочем, все римские скульпторы XVII–XVIII веков – последователи Бернини), «Крещение Христа» со сдобным беломраморным облаком и беломраморным же светом, изливающимся из облака на Иисуса, склонившегося перед Иоанном Крестителем. В полном противоречии с архитектурой алтаря, живописно насыщенной цветом, находится расположенная под ним крипта, последнее, над чем Борромини работал.
