– Ну, спрос не грех.
Свое мнение на сей счет она оставила при себе.
По вечерам, когда они возвращались в коттедж, дневное солнце по-прежнему горело на коже, и они смывали с себя соль и песок, надевали шорты, майки, сандалии и по пыльной проселочной дороге шли ужинать в самый дешевый деревенский ресторан, какой только сумели отыскать. Заведение называлось “Алчущий кит" и специализировалось в основном на еде на вынос, но там можно было и поесть на маленькой террасе под пляжными зонтами. Официантка, студентка колледжа, прониклась симпатией к Майлзу и научила его, как правильно есть пропаренных моллюсков, которые подавали в сетчатых корзинках с двумя чашками с жидкостью. В первой чашке был горячий бульон из самих моллюсков, но туда, пояснила официантка, их макают только для ополаскивания, а потом во вторую чашку с растопленным маслом и в рот. К моллюскам прилагалась большая тарелка с устричными крекерами. Они были дорогими, но Грейс сказала “все нормально”, и каждый вечер Майлз уплетал их за обе щеки, пока тарелка не пустела.
Когда ранним вечером они садились ужинать, солнце еще припекало, а когда заканчивали, прохладный ветерок уже трепал зонт над ними, и после сытных моллюсков с маслом на Майлза нападала сладкая дремота, отчего обратный путь казался невероятно долгим. Некоторые магазины в деревне работали допоздна, и однажды вечером Грейс задержалась у витрины с летним платьем. Примерив платье, она отважилась купить его, но к тому времени Майлз крепко спал в кресле у выхода из магазина. По дороге в коттедж в непроглядной ночи Майлз задал вопрос, возникший непонятно откуда – возможно, навеянный сном:
– Мам, мы кого-то ждем?
Мать остановилась, и он почувствовал в темноте, что она смотрит на него.
– Почему ты так решил?
* * *
Больше подумать было не на кого, и Майлз решил, что они ждут отца, хотя за неделю до того, как мать внезапно объявила о путешествии на Мартас-Винъярд, родители крупно поскандалили. И потом, до отъезда из Эмпайр Фоллз, Майлз отца вообще не видел, что, впрочем, не было столь уж необычным. Поругавшись с женой, Макс исчезал часто и без предупреждения, вероятно желая таким образом преподать Грейс урок. Бывало – чаще зимой, чем летом, – он исчезал на несколько месяцев, отправляясь на Кис, где было теплее и где ему иногда перепадал заказ на покраску дома, либо нанимался на шхуну, возившую туристов любоваться закатом на воде. Денег он домой не посылал, и у него и в мыслях не было, что он бросил жену с ребенком на произвол судьбы. В понимании Макса дело обстояло ровно наоборот: Грейс кормила на один рот меньше, и, что существеннее, ей не приносили счета из баров, которые она оплачивала из своего заработка на “Имперской рубашечной фабрике”. Разве он их обездолил? Напротив, на его семью прямо-таки золотой дождь пролился, на что Макс без стеснения указывал Грейс, когда она пыталась втолковать ему, как дурно он с ними обошелся.
Разумеется, Макс и летом исчезал. Наибольшим спросом маляры пользовались на побережье, в местах вроде Кэмдена, Блу-Хилла и Кастайна, где у богатых людей из Массачусетса имелись летние резиденции и деньги, чтобы подновлять свои дома при малейшем шелушении краски. Мало того, эти люди, будучи не местными, обыкновенно знать не знали об отвращении Макса к зачистке поверхностей – как и к любым иным аспектам ремесла, требующим длительных усилий. А когда они обнаруживали, что он красил их окна закрытыми, Макса уже след простыл. К тому времени, когда в Бутбэе догадывались, что он схалтурил, Макс уже красил закрытые окна в Бар-Харборе. В сезон на побережье штата Мэн выгнать нерадивого маляра было сложно, потому что тот, кто придет ему на замену, мог запросто оказаться еще большим халтурщиком. В июле и августе бедные граждане Мэна обладали заметным преимуществом над богатыми, по каковой причине эти два месяца доставляли Максу Роби особое наслаждение.
И когда Макс исчез через день после скандала, Майлз подумал, что отец двинул на побережье автостопом. Заработает там денег, сделает так, чтобы его уволили в нужный момент, и приедет на остров, чтобы провести с ними последние дни маминого отпуска. Раньше они никогда не ездили отдыхать без Макса, вот Майлз и ожидал, что отец рано или поздно появится. Мать дважды ходила в гостиницу звонить, то есть она с кем-то и о чем-то разговаривала. Возвращалась она расстроенной; наверное, делал вывод Майлз, у отца не получается завязать с работой либо он все еще злится. Что до самого Майлза, его не сильно печалило отсутствие Макса. Мать инстинктивно поняла, что “Летний Дом” не для них, но отец повсюду чувствовал себя желанным гостем, даже когда определенно таковым не был. Если Макс приедет на Мартас-Винъярд, он мигом окопается в баре на краю стойки и будет потешаться над мужчинами в синих блейзерах с золотыми пуговицами и их мясистыми женами, от которых пахло духами “Сирень”, пока отца оттуда не выставят. А когда его будут гнать, Максу ничего не стоит спустить штаны и показать обидчикам голый зад.
Ближе к вечеру, за два дня до отъезда, Майлз резвился в волнах, демонстрируя свою ловкость и словно не слыша уговоров матери выйти на берег и обсохнуть перед ужином, и вдруг заметил, что мать на него не смотрит, даже когда он окликал ее. За последнее время он научился упиваться ее беспокойством, когда особенно внушительная волна разбивалась о Майлза и выносила его на пляж. Впрочем, с первого дня на острове мать была благодарной зрительницей всех его дурачеств, но сейчас она повернулась к нему спиной, прикрывая глаза ладонью, как козырьком, и, проследив за ее взглядом, Майлз увидел одинокую фигуру на крутом берегу. Стоя спиной к солнцу, человек пристально глядел на пляж. Почти все купальщики, собрав вещи, уже поднялись наверх по извилистой песчаной тропе, и когда человек помахал рукой, Майлз, оглядевшись, не увидел никого, кому бы незнакомец мог махать. Он повернулся к матери, она как раз опускала руку, которой прикрывала глаза. Она помахала тому человеку в ответ? Вряд ли, решил Майлз, потому что мать уже стояла к нему лицом и звала его.
– Кто это был? – спросил Майлз, когда мать вытирала его полотенцем.
– Кто был кто?
По возвращении в коттедж она настояла, чтобы он принял душ перед ужином, а когда он вышел, одетый в шорты и майку, отослала его обратно, велев надеть рубашку поприличнее, брюки и нормальную обувь вместо кед. Сегодня они ужинают в “Летнем Доме”. Сама она собиралась надеть новое белое платье, купленное в деревне.
* * *
Напрасно Майлз искал в меню клуба “На волне” пропаренные моллюски. Правда, в этом меню он мало что понял, включая язык, на котором были написаны названия многих блюд, – на французском, просветила его мать. Вечер насмарку – томили Майлза дурные предчувствия. Он не понимал, зачем нужно напяливать брюки, рубашку с воротником и полуботинки, а потом сидеть в четырех стенах за белой скатертью, когда они могли бы, легко и удобно одевшись, прекрасно устроиться под цветастым зонтом на террасе “Алчущего кита” и поесть моллюсков на простом английском. Особенно ему досаждали брюки, потому что у него чесались икры и бедра. Днем ранее Майлз по дороге с пляжа тренировался, подбрасывая мяч, и в итоге ему пришлось лезть за мячом в заросли, а сегодня в душе он обнаружил красные пятна на коже. Вытираясь жестким белым полотенцем (им приносили свежие каждый день), он тер кожу до исступления там, где она саднила, наливаясь жаром. Теперь пятна на ногах опять зудели, а он не мог до них добраться. Хуже того, мать прочла ему целую лекцию о том, что можно, а чего нельзя делать за ужином со взрослыми. Ужин продлится долго, сказала мать, и это пойдет ему только на пользу. И он не должен ни ерзать, ни чесаться. Ему даже не разрешили взять с собой бейсбольную перчатку.
