– Боюсь, – вздохнул Майлз, – это я расстроил ее. Я не хотел…
– Бедный Майлз. У вас чересчур развитое чувство ответственности. Уверена, вы понимаете, что не несете ответственности за грустное существование моей дочери. Вы были ребенком, когда с ней произошел несчастный случай.
На самом деле то ужасное событие было одним из его наиболее ранних и ярких воспоминаний. Майлз не видел, как девочка попала под машину, но о происшествии в городе говорили долго, обстоятельно, и жуткие картины застревали в его детском сознании. Автомобиль сшиб девочку, а потом протащил по дороге, сломав ей обе ноги и повредив таз. Вдобавок она получила серьезную травму головы и в больнице почти сразу впала в кому, и надежда на то, что она выживет, таяла с каждым днем.
Власти развернули лихорадочные и упорные поиски светло-зеленого “понтиака”, рванувшего, согласно показаниям свидетелей, с места происшествия. Майлз до сих пор помнил, как все владельцы “понтиаков” в Эмпайр Фоллз попали под подозрение. Сперва решили, что водитель был из местных, поскольку происшествие случилось по другую сторону Железного моста – там, где обитали Уайтинги. В ту пору за мостом особо ничего и не было, кроме усадьбы Уайтингов и загородного клуба. Отец Джимми Минти ездил на старом побитом красном “понтиаке” и всегда оставлял его в проулке между своим домом и домом Роби, как бы напоминая, что у него имеется машина, а у них нет; по крайней мере, далеко не всегда имеется. Макс постоянно покупал автомобили, но редко вносил за них платежи, и поэтому машины у них каждый раз изымали. В детстве Майлз решил, что изъятия напрямую связаны с исчезновениями отца, и однажды спросил у матери, правда ли, что Макса изъяли вместе с автомобилем; вопрос рассмешил мать, а Майлз почувствовал себя дурачком, потому что не понял собственной шутки.
Из своей комнаты на втором этаже Майлз смотрел на красный “понтиак” Минти в полной уверенности, невзирая на несовпадение цвета, что именно эта машина сбила девочку Уайтингов. Мистер Минти был мужчиной наглым и злющим, и Майлз думал, что именно такие люди сбивают маленьких богатых девочек. Минти вечно возникал у их задней двери – впрочем, не тогда, когда Макс был дома, – предлагая мясо из своей морозилки. Грейс обычно приглашала людей в дом, но только не мистера Минти, который смотрел на нее так, что Майлзу делалось не по себе. Мало того, завидев приближающегося Минти, Грейс всегда запирала дверь во двор. И вот автомобиль-убийца стоит прямо у дома Майлза, будто поджидая, когда мальчик выбежит поиграть в проулок позади машины. Но даже ребенком Майлз интуитивно понимал, что если он попадет под колеса, то шума в городе будет много меньше, чем после ДТП с Синди Уайтинг.
И был прав. Более всего графство Декстер взбудоражила фамилия пострадавшей девочки – Уайтинг. Тот факт, что столь страшная беда способна обрушиться на семью, с давних лет неуязвимую для всяких напастей, породил философские настроения, особенно в районах, населенных фабричными рабочими. Это лишь доказывает, говорили люди, что у Господа нет любимчиков. Богатых он любит не больше, чем бедных, нет, не больше, и нужно случиться вот такому, чтобы наконец уверовать в эту истину, часто подвергаемую сомнению.
Грейс подобных умозаключений не разделяла – к удивлению Майлза, потому что мать всегда говорила: рука Господня видна во всем, что происходит вокруг. Но на сей раз она была тверда: за рулем “понтиака” сидел не Господь Бог, и у Майлза мелькала мысль, не заделалась ли она адвокатом Бога в надежде на то, что когда он снова вздумает обрушить на людей толику новых бед, то припомнит, кто был ему всегда предан.
Если миссис Уайтинг права и Майлз проявлял чрезмерную заботливость по отношению к Синди, то такое поведение было для него естественным, потому что, оборачиваясь назад, он видел свою мать, глубоко потрясенную несчастьем с девочкой, словно подтвердилось то, чего она всегда боялась, – мир кишит опасностями. Она постоянно использовала эту трагедию как средство отвадить Майлза от лазанья по деревьям, расписывая в красках, что случится, если он упадет, и вопрошая, неужто он хочет на всю жизнь остаться калекой, как Синди Уайтинг. Впрочем, данный аргумент Майлза не слишком убеждал, ведь, залезая на дерево, он определенно снижал для себя шансы угодить под машину. Но Грейс была непреклонна. Оттого что она и миссис Уайтинг родили детей в один и тот же день в одной и той же больнице, ее сын и Синди Уайтинг превратились для Грейс в этаких экстрасенсорных близнецов. С самого начала Грейс посылала малышке Уайтинг открытки на день рождения и Рождество, хотя миссис Уайтинг, насколько Майлзу было известно, никогда не отвечала тем же. И Грейс постаралась, чтобы ее сын понял: их моральный долг – поддерживать искалеченную девочку. Если Майлз отмечал день рождения, Синди Уайтинг всегда приглашали. Если они встречали ее с матерью на улице, Майлзу каждый раз велели подойти и поздороваться. Синди Уайтинг, неустанно повторяла мать, маленькая героиня, которая стойко переносит одну операцию за другой. С ней приключилось ужасное несчастье, а значит, другие люди обязаны делать ее жизнь счастливее. В чем, по убеждению Грейс Роби, и состоял высший долг человека на этой земле: согласно замыслу Господнему – истолкованному в Библии как стремление сделать жизнь чуточку более справедливой – мы должны накормить голодного, обогреть замерзающего и напоить жаждущего. (Макс, отправляясь в свое любимое заведение, всегда упирал на этот последний пункт.) И самое главное, наш долг – одаривать любовью тех, кто в ней нуждается. (К тому времени, когда его жена доходила до самого главного, Макс уже был на пути в бар.) По мнению Грейс, люди более всего нуждались в любви – больше, чем в еде и теплом крове, – и, к нашему счастью, любовь не требует затрат. Даже бедные могут одарить ею богатых.
В подробности его появления на свет мать никогда не вдавалась, но Майлз подозревал, что в больнице, где она и Франсин Уайтинг рожали своих малюток, произошло нечто, заставившее Грейс вообразить и поверить в экстрасенсорную связь между новорожденными. Ход ее рассуждений нетрудно было реконструировать. Итак, двое детей, родившихся почти одновременно в очень разных семьях, богатой и бедной. Несомненно, больничный персонал не раз окольными путями давал Грейс понять, который из младенцев главный, и эта скромная вдумчивая женщина не могла не размышлять о том, сколь разные судьбы уготованы ее ребенку и ребенку женщины по фамилии Уайтинг, хотя совсем недавно ее звали Робидо. Возможно даже, она видела в этом несправедливость и волновалась, не перепутали ли нянечки младенцев по ошибке, своей некомпетентностью определив их будущее. Не то чтобы такая путаница представлялась вероятной, когда один ребенок – мальчик, а другой – девочка, и все же. Могла женщина в ситуации Грейс не задаваться подобными вопросами?
Однако эта версия событий никогда не казалась Майлзу такой уж безупречной. Во-первых, если ему не изменяла память, задолго до несчастного случая с Синди Уайтинг Грейс явно считала своего ребенка счастливчиком, родившимся в рубашке, из тех, кого Бог хранит. С какой стати? Майлз понятия не имел. Наверняка он не знал, была ли его мать знакома с Франсин Робидо до ее брака с самым богатым человеком в Центральном Мэне, но сомневался в этом, и, следовательно, у Грейс не было никаких причин предполагать, что из Франсин получится плохая мать. Какое-либо мнение об этой женщине у Грейс могло сложиться только в результате их знакомства в больнице. Правда, его мать была проницательным наблюдателем, и, возможно, увидев, как малютка Уайтинг напрягается, добывая молоко из тощей материнской груди, Грейс предугадала ее унылое будущее. Как бы то ни было, Грейс всегда выделяла малышку Уайтинг и наказывала Майлзу обращаться с ней особенно хорошо. Дорожное происшествие не спровоцировало, но лишь упрочило такое отношение к дочке Уайтингов, и когда накануне выпускного школьного бала выяснилось, что у Синди нет пары, приглашать ее выпало Майлзу, хотя его сердце было уже отдано красавице по имени Шарлин Гардинер. Будучи на три года старше, Шарлин работала официанткой в “Имперском гриле”, где Майлз после уроков собирал грязные тарелки со столов и мыл кастрюли, и вроде бы понимала, насколько он от нее без ума; с ним Шарлин всегда была мила и дружелюбна, одергивая своих многочисленных поклонников, когда они чересчур ехидно и громко посмеивались над ним, и порою Майлзу казалось, что она серьезно относится к его чувству.
