– У Джона такие же трудности с расписанием, как и у тебя из-за уроков рисования, – продолжает мистер Мейер, пристально глядя на Тик, чтобы понять, как сработает вторая ложь, и его адамово яблоко опять прыгает вверх.
У Джона Восса нет никаких трудностей с расписанием, и Тик это знает. За исключением программирования, где этот парень, по слухам, блещет, по всем остальным предметам он в отстающих, и поэтому рисование ему подходит идеально.
Тик по-прежнему молчит, и мистера Мейера прошибает нервическая испарина. Это что – два коматозных ребенка зараз? Приходить на выручку запутавшимся лжецам не вписывается в религию Тик, но все же она склонна помочь директору. Она не забыла его доброты в тот день, когда Кэндис порезала себе руку канцелярским ножом, и не забыла, что за его доброту и заботу она отплатила вероломством, спрятав нож в своем рюкзаке, где он и лежит до сих пор.
– Дело в том, Кристина, что я хочу попросить тебя об одолжении, – продолжает мистер Мейер, и его адамово яблоко не дергается, значит, эта фраза правдива. Он кивает на дверь: – Джон Восс – очень несчастный мальчик. Боюсь, даже несчастнее, чем кажется. – Он понижает голос едва не до шепота, возможно опасаясь, как бы несчастный парень не услыхал про свое несчастье и не сделался еще несчастнее: – В нашей школе имеются элементы, которые видят в этом бедолаге превосходный объект для насмешек и даже более серьезных проявлений жестокости. – Он делает паузу, словно в надежде, что Тик не согласится с ним и решительно опровергнет наличие подобных элементов – к его облегчению, ему бы очень хотелось ошибаться на сей счет. – У нас хорошая школа, – торопливо добавляет он, видимо испугавшись, что слишком далеко зашел в выискивании недостатков. – Но не все…
Голос его стихает, адамово яблоко опять дергается, подтверждая уверенность Тик в том, что недосказанное тоже вранье, и, вероятно, самое опасное.
– Знаешь, в чем более всего нуждается Джон Восс? – спрашивает мистер Мейер и кладет руку на плечо Тик. – В друге.
Тик невольно делает шаг назад. Директор тут ни при чем, просто она терпеть не может, когда взрослые к ней прикасаются. Матёрый Лис, когда она подворачивается ему под руку, всегда проводит лапой по ее макушке, даже не подозревая, что этот жест вызывает в ней неодолимое желание встать под душ и вымыть голову.
Мистер Мейер, заметив ее реакцию, быстро убирает руку.
– Я не хотел… – Тик терпеливо ждет, пока директор объяснит, чего он, собственно, не хотел. – Вам необязательно становиться закадычными друзьями, нет, конечно, – говорит мистер Мейер, вытирая заблестевший лоб носовым платком. – Я лишь подумал… как было бы приятно этому мальчику узнать, что среди его сверстников есть человек, кто не…
“Не считает его насекомым”, – мысленно заканчивает предложение Тик, поскольку это совсем нетрудно. И даже подбирает варианты, меняя “насекомое” на слизня, грызуна, таракана, рептилию или жабу, пока мистер Мейер из последних сил противостоит проблеме обоюдоострой подростковой жестокости.
– Ты, наверное, слыхала, что вчера в столовой он подвергся нападению. – О своем вранье про то, как он подыскивал для Тик подходящего сотрапезника, он словно начисто позабыл. Тик кивает едва заметно, и директор продолжает: – Это уже второй такой инцидент за последние…
Теперь уже самые обыденные слова, обозначающие время – дни? недели? месяцы? что? – вылетели у него из головы. Мистер Мейер с надеждой смотрит на Тик – ждет, что она предоставит необходимую информацию? А может, хочет, чтобы она пообещала: если ей доверят несчастного Джона Восса, она, в отличие от всех остальных в школе, сумеет не поддаться порыву накостылять парню.
Либо, что вероятнее, директор сознает, о сколь огромном одолжении он просит. Он пытается делать вид, что в его просьбе нет ничего особенного, но оба знают, что это не так. Он просит девочку, пребывающую на нижних ступеньках школьной социальной иерархии, – девочку, у которой друзей ненамного больше, чем у парня, с которым ей предлагают подружиться, – опуститься к самому подножию этой лестницы, в сырую тьму, где обитают те, кто утратил всякую надежду, всякую поддержку, и им остается лишь дожидаться избавления в виде получения аттестата (если с успеваемостью порядок), колледжа (то же самое), работы (это в Эмпайр Фоллз?), бракосочетания (что не укладывается в голове) или смерти (наконец).
– Ты можешь призвать на помощь своих друзей, – предлагает мистер Мейер, словно ему только сию минуту пришло в голову, что подобное задание может оказаться неподъемным для худенькой и уже непопулярной девочки. – Например, ту ученицу из класса миссис Роудриг? Ту, что порезалась?
Тик, не сдержавшись, улыбается, припомнив, с каким ужасом реагировала Кэндис на шутки о ее тесных отношениях с Джоном Воссом.
– Кэндис?
– Да, Кэндис, – подхватывает мистер Мейер, изумленный тем, что Тик сообразила, о ком он говорит, либо просто обрадованный, что она наконец подала голос. – Или еще кого, – торопливо добавляет директор, не желая создавать впечатление, будто он лезет с непрошеными советами.
– Ладно, я попробую, – вопреки всему обещает Тик и чувствует, как сердце у нее уходит в пятки.
Не поднимает ей настроения и счастливая физиономия мистера Мейера, переложившего тяжкий груз со своих толстых округлых плеч на ее тонкие, костлявые. Избавившись от ответственности, директор будто становится выше ростом и, кажется, так и норовит броситься вприпрыжку по коридору, насвистывая. Но затем лицо его опять омрачается, и Тик предполагает, что, возможно, зря она плохо о нем подумала.
– Тот мальчик, Минти… – начинает директор.
– Зак? – вставляет Тик. Другого мальчика по фамилии Минти в школе нет.
– Он твой друг?
– Был раньше.
Мистер Мейер понимающе кивает, затем оглядывается на дверь в столовую:
– Этот мальчик страдает… Я не говорю, что Закари Минти напрямую к этому причастен, но думаю, без подстрекательства с его стороны ничего подобного не случилось бы. Но возможно, я несправедлив к нему.
– К Заку трудно быть несправедливым. – Стоило словам вылететь изо рта, как Тик жалеет об этом. Получается, что сказанное скрепляет ее союз с директором и, хуже того, намекает на общность мировоззрения ее и мистера Мейера. Вдобавок Тик предчувствует, что сражаться на стороне мистера Мейера все равно что биться в одиночку.
От слов Тик лицо директора опять светится радостью.
– Как вы ладите с Дорис? – спрашивает он, называя миссис Роудриг по имени в знак своих особых отношений с Тик.
– Отлично, – ровным тоном отвечает Тик, с усилием сглатывая и не видя смысла в том, чтобы сказать правду: помри эта женщина, Тик не заплачет.
Вернувшись в столовую, Тик понимает, что наиболее привлекательная опция из тех, что у нее имеются, притвориться, будто разговора с мистером Мейером никогда и не было. Во-первых, директор скоро забудет, о чем он ее просил, если уже не забыл. А если и вспомнит об их соглашении, то лишь наткнувшись на нее на следующий день в коридоре, но Тик сумеет избежать столкновений с ним, учитывая ее статус инкогнито в стенах Имперской старшей школы. Если не встретиться с ним взглядом, он ее и не заметит, а если придется встретиться, самое худшее, что может произойти, – он вспомнит и в таком случае спросит, как у нее обстоят дела с Джоном Воссом. Но Тик знает, насколько охотно взрослые удовлетворяются всякой невнятицей. Пожимания плечами и “неплохо вроде бы” обычно бывает достаточно.
