Когда я в третий раз наклонилась к воде, чтобы попить, я поняла, что страх сменили нетерпение и тревога. Солнце и покой слишком сильно подействовали на меня — я стала страшно волноваться. Я беспрестанно смотрела на часы и от этого бессознательного действия нервничала еще больше, потому что никак не могла вспомнить, который был час, когда Саймон ушел. И я все болталась у входа в туннель, сжимая в руке фонарик…
Я в полной безопасности, твердила я себе. С Димитриосом Саймон, а Найджела я нисколечко не боюсь. Надо было что-то делать, мне хотелось знать, что происходит, и очень хотелось быть рядом с Саймоном…
Осторожно я вошла обратно в темный туннель, за плитой чуть-чуть постояла, мучась сомнениями, а потом протиснулась в пещеру.
На сей раз я тоже включила фонарик. Дурацкая нервная дрожь охватила меня, и я с молниеносной быстротой стала освещать фонариком темные своды, словно Димитриос все еще не ушел. Но никого не было, бояться нечего. Если бы он вернулся, я бы услышала и успела укрыться в святилище. К тому же Саймон шел за ним по пятам, и если бы Димитриос вернулся, вернулся бы и Саймон.
Луч фонарика перестал дрожать. Тихо пройдя под сводами внешнего туннеля, я выключила фонарик. Поворот я миновала осторожно и на ощупь, потом стало чуть светлее. Теперь мне было видно, куда я иду.
Ящик у входа исчез. По-видимому, Димитриос взял его с собой. Что ж, тем лучше. Следовательно, он не собирался идти прямиком к джипу; и, следовательно, он задержится и Саймону будет проще за ним следить.
Я высунулась, чтобы оглядеть впадину.
И сильно удивилась, что ничего ровным счетом не изменилось: все та же ослепительная жара, тишина, пустота…
Резкий свет ударил мне в глаза. Пахло пылью, навозом и каким-то засохшим пахучим растением, которое рассыпалось прямо под моей рукой, когда я коснулась скалы. Ни звука, ни движения; даже жаркий воздух застыл.
Я поколебалась. Безумно хотелось убежать, забраться вверх по тропинке и спрятаться где-нибудь наверху, чтобы быть и на свободе, и в то же время укрытой от посторонних глаз, и, что более важно, видеть все, что происходит внизу. Но Саймон должен знать, где меня искать, а он велел оставаться на месте. Придется остаться.
И я вернулась в пещеру.
Помню, как стояла там несколько минут, тупо глядя вокруг. Пыталась представить, как все это выглядело до землетрясения, заблокировавшего проходы и уголки между колоннами. Вполне вероятно, что святилищем была именно эта пещера. Именно сюда поспешно и с благоговением доставили Аполлона; и, вероятно, именно здесь приносили ему жертвы и совершали другие обряды, пока святилище не было закупорено и укрыто. И так оно и пребывало здесь два молчаливых тысячелетия.
Луч фонарика внезапно стал тускнеть, затем снова заиграл ярким светом. И это побудило меня к действию. Бросив быстрый взгляд на вход и послушав секунды две, не идет ли Димитриос, я решила тщательно осмотреть пещеру.
Не могу сказать определенно, что я собиралась искать. «Сокровища» я точно не надеялась найти — ни клада Ангелоса, ни даров верующих Аполлону.
Но вскоре я и впрямь заметила намек на еще один тайник. У края пещеры неподалеку от штабеля ящиков в глубоком пролете между двумя колоннами возвышалась мусорная куча, небольшой холмик различного хлама — казалось, что ее недавно ворошили.
Подойдя к ней, я наклонилась, освещая камни тускнеющим фонариком.
Ничто не напоминало припрятанные ящики или коробки, но у своих ног я заметила совершенно отчетливый след плетенной из веревки туфли и чего-то протащенного.
Подойдя еще ближе, я стала вглядываться. Скользящий по куче луч во что-то уперся и замер. Раз дрогнув, он замер вновь и на сей раз чересчур ярко осветил то, что валялось за кучей грязи и камней.
Убийца даже не потрудился похоронить Найджела. Просто приволок его сюда и бросил. И теперь он лежал, застывший, кошмарный и несусветно нелепый, между кучей мусора и стеной пещеры.
За одно ужасное мгновение до того, как фонарик выпал из моей онемевшей руки и меня вновь обступила милостивая тьма, я узнала, что же произошло с Найджелом. Как много, оказывается, можно увидеть за секунду внезапного потрясения; вся картина целиком отпечатывается у тебя в мозгу, и по сию пору она возвращается ко мне миллионами ночных кошмаров. И ничего в ней не пропущено — каждая ужасающая деталь навсегда запечатлелась у меня в голове, чтобы являться ко мне вновь и вновь.
Его связали. Веревки на нем не было, ведь она понадобилась убийце, но его запястья были разодраны до крови, так как он боролся. Его связали и пытали. В одно мгновение я увидела, что поношенная зеленая рубашка была разорвана от тощего плеча вниз, а на верхней части руки на обгоревшей коже четко вырисовывались пятна, так регулярно расположенные в такой тошнотворной последовательности, что было совершенно ясно, что они означали. Его прижигали четыре или пять раз — специально. Я увидела и другое, чего сразу и не осознала, но это опять и опять возвращалось ко мне в ночных кошмарах, хотя видела я это всего секунду. Я не хочу рассказывать об этом. Пусть будет известно лишь то, что Найджел умер в мучениях. Глаза его были открыты. Помню, как сверкнули они в свете фонарика. А в его оскаленных, словно в усмешке, зубах торчало что-то напоминавшее кусок кожи… кожи с ободранного большого пальца Димитриоса… с грязной руки убийцы, которая еще вчера на Розовой скале держала меня за плечо.
И тут упал фонарик, и упала тьма. Что было потом, не знаю. Помню сначала яркую кошмарную картину при свете фонарика, и тут же мрак и холодный камень; он падал на меня, драл на мне одежду, ставил мне подножки, когда я бросилась бежать; и каким же мягким он оказался, когда мое хныкающее тело стало падать…
Лежала я у ног Аполлона во влажном мху. И волосы, и руки, и одежда на груди у меня были мокрыми. Почему-то болела правая рука там, где она прижималась к траве. Сломанный конец золотой стрелы. Я села и долго глядела на нее, не понимая, на что я гляжу.
Это Димитриос, сбивчиво думала я, Димитриос… Вчера он убил Найджела. Как раз в тот момент, когда мы были здесь, во впадине, на ярком солнце, Найджел находился в пещере вместе со своим убийцей, связанный и замученный, и… Нет, не сходится: у него не было кляпа во рту, тогда бы мы его услышали. Он был мертв еще до того, как мы попали сюда, а потом грек отправился в Дельфы обыскивать его комнату…
Уставившись на искусно обработанный кусок золота у меня в руке, я пыталась размышлять. Но единственное, что приходило мне на ум, это то, что Найджел — бедный, запутавшийся, нетерпеливый, юный Найджел, который был хорошим художником, — убит Димитриосом…
Димитриос! И тут меня осенило, причем отнюдь не смутно; мозг мой словно резко пронзило стрелой, подобной той, что колола мне ладонь.
Я вскочила, и золотая стрела, сверкнув, упала на траву. Димитриос, которого мы с Саймоном необдуманно принимали за того, с кем легко справиться, — Димитриос был сейчас там, в горах, а Саймон следует за ним и ждет момента, чтобы напасть на него, и даже понятия не имеет, что этот грек — безжалостный и грязный убийца, как и его кузен Ангелос…
