Он сбросил скорость и медленно и осторожно въехал на узкий мост. Тем же легким, бесстрастным тоном он продолжил:
— Оно пришло после известия о его смерти. Я не прочел его тогда. Вообще-то, я даже не подозревал о нем. Думаю, отец не хотел огорчать меня, когда я только-только пережил потерю. Мне было семнадцать. Да и после отец никогда не говорил о Майкле. Я узнал о письме лишь шесть месяцев назад, когда отец умер, а я как наследник разбирал его бумаги. Письмо…
Саймон опять умолк, и я ощутила легкую нервную дрожь — неизменная реакция на древний как мир сюжет: умирает человек… таинственная бумага… потертый и выцветший ключ к разгадке, ведущей за горы, в неведомую страну…
— Письмо мало что сообщало, — заговорил Саймон. — Но оно было… как бы это сказать… оно было взволнованным, возбужденным. Даже почерк. Несмотря на разницу в возрасте, я отлично знал своего брата, и, поверь, он был чертовски возбужден, когда писал это письмо. Думаю, Майкл что-то нашел на Парнасе.
И вновь этот странный трепет. Ночь обступила нас, полная звезд. Слева темнела гора, словно потерянный мир богов. Внезапно само мое пребывание здесь показалось невероятным, ведь эта земля, по которой шуршат шины, — это Парнас. Прямо мурашки по спине.
— Да? — произнесла я каким-то чужим голосом.
— Понимаешь, — вновь заговорил Саймон, — я прочитал это письмо, когда мне многое уже было известно. С отцом мы разузнали лишь, где и как работал Майкл, — мы встречались с парнями, знавшими его. Они сказали, что Майкла забросили в этот район весной сорок третьего и через год он погиб в рядах одного из отрядов ЭЛАС, который возглавлял человек по имени Ангелос Драгоумис. Не много я узнал об этом Ангелосе, но и того хватило, чтобы понять: это имя ему совсем не подходило. Из служивших с Майклом в сто тридцать третьем полку с ним встречался лишь один человек, а все мои расспросы здесь, в Греции, наталкиваются на каменную стену молчания. Греки не гордятся такими людьми, как Ангелос. Нельзя сказать, что его группа не совершила вообще ничего хорошего, ведь они были с Аресом и Зервасом, когда Горгопотамский виадук взорвали прямо под носом у немцев, и в том деле с мостом у Лидорикиона они… да ладно, сейчас это не имеет значения.
— Он тоже занимался разбоем?
— И кое-чем похуже. Обычный набор зверств: поджоги, изнасилования, пытки, разрушение домов и убийства людей… А там, где их не убивали, их оставляли умирать от голода. И самое ужасное, что он сам из этих мест. Просто в голове не укладывается. Но как бы то ни было, он умер. Во всяком случае, так говорят. Он исчез где-то в Югославии, когда провалился коммунистический путч в декабре сорок четвертого, и с тех пор о нем ничего не слышно.
— Что бы там с ним ни случилось, думаю, он не осмелится заявиться сюда, — заметила я.
— Да, конечно. Короче, с таким вот человеком работал Майкл, и, как я уже говорил, кое-что им удавалось. Однако затем немцы перешли в наступление, отряд Ангелоса рассеялся и укрылся в горах. Майкл, по-видимому, был один. Он несколько недель скрывался где-то здесь, на Парнасе. Однажды его обнаружил патруль. Майкл ушел, но одна пуля все же задела его. Рана была нетяжелой, но все же рана есть рана, и без надлежащего ухода она могла стать серьезной. Одним из его связных был Стефанос, пастух из Араховы, они с женой выхаживали его и, думаю, даже вывезли бы из страны, но в Арахову неожиданно нагрянули немцы.
Вдоль дороги выстроились молодые кипарисы, похожие на мечи. Они растут здесь вдоль всех дорог.
Я сказала:
— И схватили Майкла.
— Нет. Но немцам донесли, кто его прячет, и они взяли сына Стефаноса — Николаоса — и расстреляли его, потому что родители Николаоса не выдали Майкла.
— Саймон!
Он сказал мягко:
— Обычное дело. Ты еще не знаешь здешнего народа. Они скорее допустят, чтобы у них на глазах убили их детей, чем предадут друга, с которым делили хлеб.
— Оборотная сторона медали, — сказала я, подумав об ЭЛАС и Ангелосе.
— Точно. И перед тем как осуждать ЭЛАС, запомни две вещи. Во-первых, грек от рождения существо воинственное. Разве вся их история, потрясающая и трагическая, не доказывает это? Если греку не с кем воевать, он дерется с соседом. Во-вторых, здесь царит нищета, а любые посулы, дающие надежду, быстро находят путь к сердцу бедняка.
— Запомню.
— Наверно, мы забываем, — продолжил он, — что существует нищета. Когда один… а, ладно, что об этом говорить. Но думаю, нищему человеку можно многое простить.
Я молчала. Мне опять вспомнились Филип и нищий у крепостного вала в Каркасоне. Филип раздраженно процедил: «Боже милосердный!» — бросил пятьсот франков в скрюченную руку и сразу забыл об этом. И вот теперь, здесь, таким тихим, спокойным голосом говорится о совершенной подлости и высказывается столь небывалое понимание и сострадание, каких я не встречала во плоти никогда прежде…
Жалкие бедняги-оборванцы, где б ни были вы,
Всюду неистовство бури безжалостной терпите,
Как головы ваши бесприютные и тощие бока
Драные и дырявые лохмотья защитят…
Неожиданно, словно стрела из тьмы, меня пронзила мысль, что — тайно ли, явно ли — мне очень нравится Саймон Лестер.
Он сказал:
— Что случилось?
— Ничего. Продолжай. Немцы расстреляли Николаоса, а Майкл спасся.
— Да. Видимо, он ушел в горы. О том, что происходило дальше, я знаю очень мало. До сих пор я сопоставлял только факты — их поведали мне после войны один из офицеров связи, действовавших здесь, и священник из Дельфов, который написал отцу некоторое время назад, когда тот послал свой первый запрос.
— А Стефанос не писал?
— Стефанос не умеет писать, — объяснил мне Саймон. — О том, что произошло потом, можно только догадываться. Майкл ушел в горы после трагической гибели Николаоса. Раненое плечо еще не зажило, но чувствовал он себя хорошо. Стефанос с женой не хотели, чтобы он уходил, но Николаос оставил маленького сына и дочь, и… короче, Майкл сказал, что не станет больше рисковать чужими жизнями. И ушел. Вот и все, что я знаю. Ушел он туда, — жест в сторону горы, обители теней, — и там его выследили и убили, где-то на Парнасе.
Прошло минуты две. Наконец я спросила:
— И ты хочешь узнать у Стефаноса, где он похоронен?
— Я знаю, где он похоронен. Он лежит в Дельфах, на маленьком кладбище недалеко от студии, чуть выше святилища Аполлона. Я уже был на могиле. Нет, не это мне нужно от Стефаноса. Я хотел узнать, где именно Майкл погиб.
— Стефанос знает?
— Он нашел тело. Это он отправил последнее письмо Майкла вместе с другими вещами, которые нашел на теле. Он каким-то образом передал их другому связному, и в конечном счете мы получили их. Мы не знали, кто послал эти вещи, пока нам официально не сообщили, что Майкл похоронен в Дельфах. Мы написали местному священнику. Тот сообщил лишь очевидные факты, и тогда мы написали Стефаносу и получили ответ через священника. В общем, все казалось ясным.
