Проследив за моим взглядом, Стефанос сказал:
— Он шел тем путем.
Он, разумеется, говорил по-гречески, а Саймон переводил, однако не все, остальное он рассказал мне потом, но я стану рассказывать так, как происходило.
— Он шел тем путем — вниз по старой тропе, ведущей к Амфиссе. Она начинается над заброшенным карьером неподалеку от амфисской дороги за оливковой рощей.
Секунду-две Стефанос молчал, глядя на ложбину под нашими ногами. Все тоже молчали. В спину нам било солнце, и я внезапно почувствовала, что ужасно устала.
Старик продолжал медленно, вспоминая:
— Я пришел именно сюда. Тогда все выглядело иначе, как вы понимаете. Здесь, где мы стоим, возвышалась скала, похожая на кошачий зуб. Она разрушилась при землетрясении, но в то время она была заметным ориентиром, который даже афинянин не пропустил бы. И ниже скалы не было никакой впадины, как теперь, — со стенами и воротами, точно у крепости. Одна скала, а ниже на чистой каменной площадке — валуны. Там я их и увидел — Майкла и Ангелоса. Это место не засыпано. Я его отметил, поэтому знаю.
Он указал клюкой. Почти в центре ослепительной ровной каменной площадки отбрасывала крошечную треугольную тень маленькая кучка камней — пирамидка.
— Я потом ее поставил, — пояснил Стефанос, — когда землетрясение передвинуло горы и все тут изменилось до неузнаваемости.
И вновь воцарилось молчание, потом он мельком глянул на меня.
— Ну что, спустимся?.. Попроси леди быть осторожной, кирие Саймон. Тропинка очень крутая и годится только для коз, но так мы доберемся быстрее.
Когда Саймон перевел сие предупреждение, я обратила внимание, что вниз во впадину и впрямь ведет тропинка. Она брала начало совсем рядом, от двух кустов каменного дуба, и, петляя, круто спускалась вниз мимо зарослей остролиста и пыльных остатков чертополоха. По такой дорожке собаке, дабы напасть на Ангелоса, да и самому Стефаносу, чтобы подбежать к умирающему на солнце Майклу, пришлось, по-видимому, прямо-таки мчаться… Солнце стояло высоко, и дно кратера было почти полностью залито светом. Правда, в том месте, где тропинка переходила в выступ, виднелась уютная синяя тень, отбрасываемая каменным крылом. Я остановилась и села, прислонившись спиной к теплому камню. Стефанос шел вперед, не останавливаясь, Саймон следовал за ним. Нико же приземлился в пыли рядом со мной. Я надеялась, что он будет молчать, и он так и сделал. Вырвав из земли стебелек высохшего чертополоха, он стал что-то рисовать в пыли. Но занимал его не рисунок, а отошедшие в сторону мужчины — он внимательно следил за ними.
Доведя Саймона до пирамидки, Стефанос указал на нее и быстро заговорил, сильно жестикулируя — рука его то и дело возвращалась к пирамидке. Моим глазам предстала картина: умирающий на палящем солнце человек; пастух близ торчащего, как кошачий зуб, утеса; собака, несущаяся вниз по извилистой тропе; убийца, убегающий сквозь «ворота» к тропе, ведущей к Амфиссе и морю…
С трудом повернувшись, Стефанос потащился к нам. Усевшись рядом, он что-то сказал Нико, тот вытащил пачку сигарет и протянул ему сигарету. Потом дал дедушке прикурить и, сверкая улыбкой, предложил сигарету и мне. Мы молча закурили.
Саймон оставался стоять у пирамидки, но на место гибели своего брата он не смотрел. Его спокойный оценивающий взгляд скользил по сторонам… по каменной стене над нами… по огромным, отколовшимся от скалы кускам… Они образовывали два крыла и гигантскими плитами и клиньями возвышались на фоне былого монолита. Вот взгляд его остановился на углублении в горе — это была пещера, прежде скрытая от посторонних глаз, однако во время землетрясения часть каменной стены обрушилась, и ее стало видно.
Плохо набитая и мягкая сигарета отдавала козлом — почему-то все, что исходило от красавца Нико, тут же наводило на мысль о домашних животных. Я почти до половины выкурила свою сигарету, а Нико выкурил свою целиком, когда тень Саймона упала на нас.
— Как насчет обеда?
Небольшое напряжение спало, и за обедом мы болтали, как на обычном пикнике. Отдых в приятной тени и превосходная еда, купленная в Арахове, быстро развеяли мою усталость. У нас были булочки, слегка подсохшие после путешествия в рюкзаке у Нико, с огромными кусками холодной баранины; толстые ломти сочного сыра; пакет с оливками, теплыми, словно их только что сорвали, на самом же деле согретыми теплом Нико; яйца вкрутую; очень сладкий вишневый пирог и виноград, тоже теплый и чуточку подувядший, но с восхитительным вкусом солнца.
Даже за едой Саймон все продолжал осматриваться. Его задумчивые глаза время от времени возвращались к не так давно разрушенной скале.
— Она раскололась в то самое землетрясение после войны?
Стефанос ответил с набитым пирогом ртом:
— Да. В том году было три или четыре толчка. В тысяча девятьсот сорок шестом году. Села не пострадали, но множество камней перебросило сюда. — Он кивнул на скалу. — Такое не только в этом месте. Толчки и непогода по всему хребту откололи куски от гор. Чего не доделало землетрясение, за несколько зим довели до теперешнего состояния лед и снег. Таких ложбин стало три, четыре, пять, мало где горы остались прежними. Лишь вон та скала — видите? — у козлиной тропы, которой мы спускались, осталась такой же, но, глядите, рядом с ней нагромоздились камни, напоминая разрушенную церковь. Я же говорил вам, кирие Саймон, что человек, бывающий редко в горах, может быстро потерять свои былые ориентиры.
— Например, шпиль, который венчал скалу?
— Я говорил вам это, да? Помню, помню. Он был не очень высоким, но служил приметой за километры вокруг. Благодаря ему я узнал, где Майкл. Он говорил, что знает пещеру у Кошачьего Зуба и собирается в ней пересидеть, пока не уйдут немцы. Я приносил ему сюда еду и пытался уговорить вернуться в Арахову — он мог бы там залечить рану. Но я уже все это рассказывал.
Глаза Саймона были устремлены на пустую глазницу обнажившейся пещеры. Он сощурился, словно глядел против солнца, но лицо его ничего не выражало.
— Пещеру? Эту? Она, по-видимому, была глубокой, пока частично не обрушилась?
Стефанос пожал своими мощными плечами.
— Не знаю, она это или нет. Может быть. Поймите, в горах пещер полным-полно. В некоторых местах Парнас как муравейник — армия может укрыться.
Саймон вытащил сигареты.
— Камилла, мне все равно хочется побродить тут, посмотреть. Сигарету? Лови, Нико. — Он медленно поднялся и поглядел на старика, горестно сидящего в тени. — И вы несли Майкла в Дельфы отсюда?
Стефанос улыбнулся:
— Четырнадцать лет прошло — тогда я был помоложе. Да и дорога до Дельфов куда короче той, которой мы шли сюда… правда, крутая, вы понимаете, потому что Арахова находится на четыреста метров выше Дельфов. Новичку этот путь труден, поэтому мы шли из Араховы.
— Все равно я считаю, что это подвиг. Теперь я поброжу вокруг. Хочу поближе посмотреть на эту пещеру. Там, кажется, есть узкий проход. Вы пойдете со мной или останетесь отдыхать?
