– Да уж, вытьё мне обеспечено, – усмехнулась Ирэна. – Вы правы. Я тогда уеду на выходные. Роза останется с ночёвкой. Слетаю в Прагу. Моя подруга как раз представляет там коллекцию ювелирных украшений.
Она поправила брошку-лозу, словно предъявляя мне её в доказательство.
– Может, вы ещё подумаете? – попросила я.
– Маша, может быть, вас по-другому воспитывали. Но я учу дочь тому, что знаю. Если ты ведёшь себя отвратно, жизнь не погладит по головке. Она даст пинка и вышибет тебя из… из… в общем, из того тёплого хорошего места, где ты находишься. У Даны большое будущее. Она будет учиться за границей. Я отправлю её в Англию или в Испанию после начальной школы. Но она должна быть готова к этому будущему! Никакие родительские деньги не спасут, если человек не умеет работать!
Ирэна бросила взгляд на часы над головой охранника и поморщилась.
– Понимаете, с её проблемами…
– Маш, запомните! У неё нет проблем. Всё. Опаздываю на встречу. Саш! – Это уже охраннику. – Пусть мою машину выгонят из гаража! А с дракой я разберусь отдельно, – сказала мне Ирэна на прощанье. – Это папины гены. Их из неё надо выколачивать.
Дверь в квартиру была приоткрыта. Из-за неё слышалось то самое «вытьё», о котором говорила Ирэна: громкое, безнадёжное… Мне показалось, что денежное дерево даже слегка увяло от этих звуков, унылых, как вой привидения в шотландском замке.
Они обе сидели на полу в прихожей. Роза Васильевна – в позе, отдалённо напоминавшей йоговскую позу лотоса, то есть раскрыв колени. А там, где должны были бы умиротворённо сложиться ладони, билась, как дикий зверёк, Данка. Выла и билась, выла и билась своей крепкой головой о плечи, шею и грудь Розы Васильевны.
– А вдруг она отменит кино-о-о, – плакала Данка.
– Ну как же, моя цыпонька, она отменит-то? – в отчаянии прижимая её к себе, спрашивала Роза Васильевна. – Билеты когда ещё купила!
– А она их по интернету купи-и-ила! Я не ви-и-идела бумажек!
– Ну что ж, что бумажек не видела, милая моя, мы и в Испанию с тобой по электронным билетам летали-то, сейчас всё так, всё… Даже вот зарплата моя на карточку приходит. Представляешь? Прихожу как-то в магазин и карточкой машу! Мол, продайте мне молока и хлеба. Вот! У меня карточка есть.
Дана улыбается, стирает слёзы со щёк.
– Ты правда тогда не знала, что карточку надо в аппарат вставлять?
– Нет, – радуется смене настроения Роза Васильевна. – Нет, цыпонька моя, не такая я ж головастая, как ты у меня!
Дана снова помрачнела.
– Я тупая! Самая тупая в классе! Но извиняться перед ним всё равно не буду!
– И правильно, правильно, – пугается Роза Васильевна. – И нечего перед дураками всякими извиняться. Я ещё с его няней поговорю. Уж устрою ей головомойку! Этой головотяпке!
Она хмурится и щурит глаза, словно проигрывая, как придёт к той няне.
– И на уроки не пойду больше…
– Это ты зря, Дана Андревна, ты умная должна быть, чтоб Розочку по заграницам возить. Всякие языки должна знать…
– Я ничего не помню! – захлёбывается слезами Дана. – Я не могу, слышишь? Не могу ничего знать! Понимаешь?! Нет? Никто! Никто меня не понимает!
Роза Васильевна снова пугается, да так, что её лицо становится бледным-бледным, ни кровинки!
– Я ж понимаю, Данушка, всё понимаю, милая, – бормочет она и гладит девочку по голове. – Кто, как не я, кто, как не я… И вот что я скажу тебе на всё это, сокровище ты моё. Не переживай! Не нужнó тебе всё это ученье! Вот совсем не нужнó. Девочке главное – что? Как думаешь, а?
– Не знаю…
– Хорошо выйти замуж, вот что! – торжествующе возвещает Роза Васильевна. – Вот на Розочку посмотри. Мужа не нашла богатого, батрачу вот, хотя сейчас бы на морях отдыхать и отдыхать! А всё почему? Некрасивая я!
– А я? – всхлипнула Дана.
– А ты у меня звезда! Пленительного счастья! Красивее и нету на свете Даночки моей! Вот мы тебе найдём мужа и заживём с тобой на полную катушку!
– А на уроки ходить не будем, – на всякий случай напоминает Дана.
– Нет, никогда!
– Ну правда, – улыбается Дана, – скажи честно? Они ведь скучные, Роз! Окружающий мир – скука зелёная.
– Да уж, – бормочет Роза Васильевна.
– Математика – скука!
– Это точно.
– Испанский – скука!
– Ага.
Я не выдержала. Толкнула дверь и воскликнула:
– Роза Васильевна!
Они вздрогнули обе, всем телом, словно были единым организмом, который сейчас переживал минуту жуткой опасности. Дана испуганно выставила ладони, словно защищаясь от моего окрика, как от солнечного света, а Роза Васильевна, напротив, неторопливо поднялась на ноги, и в её жестах и выражении лица было столько угрозы, что она напоминала носорога, который медленно разворачивался на просторах Африки, чтобы наброситься на врага.
– А что это вы, Марья Николаевна, орёте, как потерпевшая? – прищурилась она, отряхивая футболку и помогая подняться Дане.
– А то. – Я с трудом говорила, с трудом сдерживала ярость, душившую меня, как слишком тугой воротник.
Она загородила собой Дану – которая выглядывала из-за неё, как из-за снеговика, – скрестила руки на груди и выжидающе смотрела на меня, пожёвывая жвачку. Как же противна была мне эта женщина: и её полные, в каких-то красных точках руки, и запах фруктовой жвачки, и хрипловатый голос, и лоснящиеся чёрные рейтузы в обтяжку! Мне была неприятна каждая деталь и вся Роза Васильевна целиком. Кажется, никто никогда не вызывал у меня такого отвращения!
– Зачем вы говорите ребёнку… то есть моей ученице такие некорректные вещи?!
– А зачем учительница этой ученицы такие некорректные подслушивания под дверью делает? – в тон мне спросила Роза Васильевна, глядя на меня в упор.
– Да я не подслушивала, – смутилась я. – Так… так, случайно вышло.
– В моих фильмах тоже так всегда говорят, – заявила Роза Васильевна. – Когда подслушивают. Помнишь, Дана, в том фильме, где он подслушивает, как его отец собирается завещание изменить, и решает папашу пристукнуть, а тот, между прочим, в его пользу изменял!
– Да не помню я ничего, чего вы пристали все ко мне, «помню – не помню»! – выкрикнула Дана из-за её спины.
На секунду лицо Розы Васильевны смягчилось, потеряло прежнюю воинственность. Я воспользовалась этим, протянула к ней руки, зачем-то сложив ладони лодочкой, будто мы играли в «колечко».
– Роза Васильевна, – начала я, стараясь говорить искренне, от всей души. – Ну поймите, пожалуйста. Я её учу, учу. Повторяю. А вы ей: «Нет никакого смысла! Лучше замуж!» Как я буду ходить к вам, в чём смысл моей работы? Вы её обесцениваете! Вы Дану демотивируете!
