Мария Молочникова
Глава 29
Почему горчит правда?
Зима выдалась тёплая, бесснежная и оттого пасмурная и угрюмая.
Миша кричал не переставая, сводил меня с ума. На днях я сказала маме с усмешкой:
– Почему ему позволено орать целыми днями, а мне – нет?
Я хотела её поддразнить, но мама восприняла всё серьёзно и рассердилась:
– Чего ты с ним сравниваешься? Ты школу заканчиваешь, а он только родился!
На это я по-настоящему обиделась.
– Очень мне надо с ним сравниваться, – сквозь зубы процедила я. – И вообще-то он не только родился, ему три месяца уже. Точность – вежливость королей.
Мама только рукой махнула. У меня вообще в последние месяцы здорово испортились с ней отношения. Она без конца хватала Мишку, качала, таскала на себе, хотя он и не плакал. Даже спящего на себя вешала в слинге. Зачем, спрашивается? Положила бы в кроватку, и всё. Сама же вечером стонать будет: «Ах, спина отваливается».
А днём, вместо того чтобы отдыхать, она готовила нам с папой еду. Мы ей сто раз говорили оба, что макаронами обойдёмся. Но как же… Раньше она увлекалась сайтами вроде «Всё о моде», «Тенденции сезона», «Удачный фасон». А теперь, как ни пройдёшь мимо её ноутбука, из него выглядывают «Десятка самых ПОЛЕЗНЫХ овощей», «Будь ЗДОРОВ!», «Наша уникальная РЕДЬКА». С утра мама с красными от бессонной ночи глазами бросалась на кухню и, поминутно прислушиваясь, не плачет ли Миша, выжимала нам с папой сок из свёклы, готовила каши из какого-то топинамбура и, конечно, тёрла редьку, смешивала с мёдом и заставляла нас есть эту мерзость.
Редьку, кстати, она добавляла почти в каждое блюдо, так что этот овощ стал мне мерещиться даже в макаронах, которые я бегала есть в школьную столовку. А когда Наталья Евгеньевна на дополнительной литературе повторяла с нами цитату из Гоголя («В середину же Днепра они не смеют глянуть: никто, кроме солнца и голубого неба, не глядит в него. Редкая птица долетит до середины Днепра»), то в слове «редкая» мне явственно слышалось другое слово, и вкус у цитаты был соответствующий – остро-горький.
«Вы не понимаете, – горячо шептала мама, – сейчас вирусы, кругом одни сплошные вирусы! Если вы заболеете с папой, то можете заразить Мишеньку».
Меня корёжило от этого «Мишеньку». А если она добавляла тут же: «Да, Машенька?» – корёжило ещё больше.
Сама она выглядела ужасно. Её полнота после беременности никуда не девалась. Под глазами – тёмные круги, щёки бледные, ни кровинки, а глаза – красные, будто она программист, который три ночи подряд перед экраном просидел.
Что самое печальное – она совсем забыла о красивой одежде. Ведь сама до родов мечтала: буду дома, накуплю себе халатиков модных. Даже в больницу заказывала красивые блузки! Родился ребёнок – кончились мечты. Ходит в растянутых футболках с пятнами от отрыжки и замусоленных штанах. Волосы моет раз в неделю, а чтобы не мешали, собирает их в пучок на макушке, отчего становится похожа на атаманшу из «Бременских музыкантов». О парикмахерской не может быть и речи («Кому ж я Мишеньку оставлю, вдруг кушать захочет?»). А если предложишь в интернет-магазине поискать симпатичную домашнюю одежду, отмахивается: «Чего деньги переводить!»
Нехорошо винить малыша, но по правде – всё из-за него. Как родился – проблемы посыпались. А все вокруг – и бабушка, и Катя: «Ты его любишь?»
Сложно сказать. Если надо маме срочно в душ или что-то горячее из духовки вынуть, могу подержать его на руках минут десять. А чтобы я приходила из школы или с работы и бросалась к нему – нет. Не было у меня такого.
Да и времени особо не оставалось. Прихожу – сразу за домашку. У меня дел невпроворот – к ЕГЭ готовлюсь по куче предметов. Особенно литература силы съедает…
Бабушка меня как-то даже упрекнула:
– Смотри, Гуся к малышу кидается, едва в квартиру к вам заходит. И весь вечер не отлипает, пальчики целует, по голове гладит без конца. А ты?
– Это потому, что Гуся – двоюродный, – ответила я. – Я к нему тоже бегала. Пусть поживёт с нами, крики ночные послушает – посмотрю я, побежит он пальчики целовать или нет.
– Вот зачем ты так? – расстроилась бабушка.
– Зато я с папой помирилась. В отличие от тебя.
Бабушка нахмурилась и отошла от меня. Тоже на правду обижается.
А ведь ещё совсем недавно мы все были такими счастливыми – когда приехали забирать из роддома маму с Мишей…
К выписке мы с папой готовились два вечера подряд. Он специально на работу попозже оба дня выходил. Чего папа только не напридумывал… В жизни не поверила бы, что папу может интересовать такая чушь, как транспаранты и шарики. И папина машина мне всегда казалось неприкосновенной, как его бритва или мобильный телефон. Но в результате он прилепил на капот синие буквы «Еду за сыном», где-то раздобыл ещё и резинового пупса в синем чепчике и примотал его изолентой к лобовому стеклу. Самое веселье вышло с шариками. Папа попросил какого-то коллегу купить ему двадцать шаров, причём они долго и серьёзно спорили, что лучше – обычные шарики или сердечки.
– Я заплачу сам, ты просто их найди, а то голова кругом! – кричал папа.
К вечеру его коллега привёз шарики, но поскольку он решил сэкономить папины деньги, то купил шарики без специального утяжелителя, да и ленточки на них были привязаны абы как. Как только коллега передал папе связку, надутые гелием шарики вырвались и взмыли под потолок, а пучок ленточек безвольно повис в папиной руке.
– Вообще-то их было тридцать, – философски вздохнул папин коллега. – Десять по дороге улетели.
Мы долго ловили шарики, загоняя их в угол шваброй, и привязывали к ним ленточки. Самые наглые шары вырывались и снова устремлялись к потолку. Давно я так не смеялась…
– А теперь нужно вырезать буквы! – объявил папа. – Крупные «М», «И», «Ш» и «А». Вы их все возьмёте в руки, когда мама выйдет к нам в холл.
Я закатила глаза и делано простонала. И всё-таки не сердилась на папу. Он был так добр ко мне все последние дни, так трогательно заботился, поминутно обнимал, приглашая вместе порадоваться, что я с удовольствием принимала участие во всех хлопотах.
А ещё папа совсем не злился, когда я хихикала над криво вырезанными буквами и фотографировала пупса в чепчике, чтобы отправить Кате со словами: «С нами едет персонаж из ужастика про кукол». Папа хохотал вместе со мной, и это было приятно; он не отделял меня чертой от мамы с малышом, а был и с ней – украшая квартиру и машину, и со мной – посмеиваясь над этим.
В роддом мы приехали на час раньше. Папа не мог находиться дома, всё рвался туда и нас тащил. Катя с бабушкой и Гусей тоже приехали пораньше – Кате нужно было потом успеть вернуться на работу.
Маму всё не выписывали и не выписывали. На улицу не выйдешь – дождь моросит. Сначала мы с Катей посекретничали.
