Дональд Трамп: Платформенный правитель
После избрания Трампа резко выросли продажи романа Джорджа Оруэлла «1984» [430]. Эта антиутопия о тоталитарном обществе, над которым господствует фигура всемогущего Старшего Брата
[51], вернулась на вершину списка бестселлеров именно из-за «трамповского пузыря».
Однако сравнивать Трампа со Старшим Братом не совсем справедливо. Власть Старшего Брата опирается на однородность народных масс и на яростное сопротивление индивидуализму, тогда как Трамп укрепил свои позиции именно благодаря тому, что резко расширил пределы индивидуальной свободы для своих сторонников, одобряя прежде социально неприемлемые типы поведения — и, более того, выступая в их защиту. Он не успокаивает, а будоражит людей. И к информационным инструментам Трамп относится не так, как оруэлловский деспот. «Телекраны» в романе — один из способов сделать граждан одинаковыми и пассивными, а Трамп использует свои платформы — особенно Twitter — для того, чтобы индивидуализировать и раскрепощать своих сторонников. Он пытается взять под контроль традиционные СМИ и элиты, не кооптируя их, а подрывая их авторитет: их высказывания тонут в океане постоянных нападок со стороны трамповской базы поддержки. Трампу не нужно министерство правды, чтобы добиться повсеместного распространения одного-единственного мнения, насаждаемого правительством. Его даже радует эта зыбкость, когда бесчисленные правды без конца конкурируют друг с другом. Чем больше, тем веселее.
Трамп — пример Платформенного правителя (как мы это называем): сильного лидера, кооптирующего цифровое сообщество и применяющего новую власть для того, чтобы продвигать свои ценности — в основном авторитарные. Он собрал вокруг себя и наделил огромной властью анархическое, хорошо ориентирующееся в цифровом мире сообщество, хотя сам он — парадоксальным образом — выступал за более строгую и упорядоченную Америку (а не за более свободную и открытую). В предвыборных речах он рисовал душераздирающие картины страны, погрязшей в хаосе и насилии, а также преувеличивал внешние и внутренние угрозы, делая их более зримыми и наглядными. Себя Трамп изображал единственным человеком, у которого хватит сил, чтобы справиться с этими угрозами. К тому же он сулил восстановление «естественного порядка вещей». Следовало заключить, что этот «новый порядок» приведет к новому подъему самых рьяных приверженцев Трампа — малообразованных белых мужчин, — в то время как многие из них чувствовали, что теряют социальный и экономический статус. Если помнить об этих авторитарных ценностях, то проще понять, почему агрессивность Трампа, его манера бить себя в грудь и превозносить собственные достоинства, пришлась так по душе некоторым американцам — и вызвала такое отвращение у многих других жителей страны. Многих привлекали и трамповские обещания восстановить «законность и порядок» (ставшие, по сути, завуалированной атакой на цветных — и это в то время, когда уровень преступности в США достиг исторического минимума), и его сосредоточенность на «ужесточении правил» иммиграционной системы.
Уже в январе 2016 года ученые выявили «один странный фактор, от которого зависит, поддерживаете ли вы Трампа» [431]. И это не пол, возраст или вероисповедание, а то, разделяете ли вы ценности авторитаризма. Социолог Мэтью Макуильямс (не раз лично проводивший опросы общественного мнения) обнаружил, что Трамп — единственный кандидат в демократическом и республиканском поле (в последнем на тот момент действовали 16 кандидатов), чья поддержка среди сторонников авторитарной власти статистически значима. Макуильямс предположил (почти за десять месяцев до нежданной победы Трампа): «на всеобщих выборах трамповская риторика “твердой руки” наверняка окажется привлекательной примерно для 39% опрошенных мною избирателей, не поддерживающих никакую партию, и примерно для 17% опрошенных, поддерживающих демократов (по собственному заявлению) и придерживающихся жестких авторитарных взглядов» [432].
Платформенный правитель — особая разновидность Кооптатора на нашем компасе лидерства. Здесь-то и проявляется огромное различие между предвыборными кампаниями Трампа и Обамы. Подобная комбинация старовластного, авторитарного набора ценностей и бесструктурной нововластной модели (где информация и влияние в основном распространяются «в стороны», а не «сверху вниз») лежит в основе некоторых наиболее мощных и опасных лидерских моделей в современном мире. Именно такое сочетание применяет ИГИЛ, обещая вернуть порядок и уверенность в завтрашнем дне (хотя этот «порядок» — кровожадный и средневековый), однако распространяя свое послание хитроумными децентрализованными методами.
Постепенное превращение Лидера общественных сил в Лидера группы поддержки: Обама у власти
«Если хотите узнать, как я буду править, достаточно взглянуть на нашу кампанию» [433], — заверял кандидат Обама.
Президент Обама занял свой пост, пообещав, что более 14 млн американцев, внесших тот или иной вклад в его победу (таких как Дженнифер Робинсон), теперь получат и свою долю власти.
Зак Эксли еще до выборов подчеркнул: «Обама должен и дальше руководить организацией, которую они построили, и всячески подпитывать ее. В любом качестве — избранного президента или же лидера оппозиции» [434]. Но, как мы уже отмечали, всё повернулось не совсем так. Обама вел свою кампанию как Лидер общественных сил, однако, придя к власти, он управлял страной как Лидер группы поддержки. В речах он по-прежнему провозглашал нововластные идеалы, но не сумел выстроить по-настоящему сильное и массовое движение, которое помогло бы ему управлять, помогло бы определить его преемника, помогло бы создать устойчивую базу поддержки в регионах, что позволило бы его политической партии выигрывать на локальном уровне там, где политические взгляды избирателей разнородны. Обама ушел из Овального кабинета, имея за плечами ряд серьезных законодательных достижений и обладая сравнительно высоким рейтингом одобрения в обществе. Он управлял страной восемь лет без каких-либо крупных скандалов, и те, кто поддерживал его с самого начала, сохраняли прочную эмоциональную связь с ним. Но его политические противники сумели вернуть себе президентский пост, взять под контроль обе палаты конгресса и снова начать доминировать в политике на общегосударственном уровне.
Обама упустил важную возможность: у него не было реального «плана перехода» для своей базы поддержки. Всю энергию и самоотверженность этих людей оказалось некуда девать, когда поставленная задача (попадание Обамы в Белый дом) была выполнена. Как писал Тим Дикинсон в журнале Rolling Stone, в критические два месяца после победы Обамы на выборах его хваленая кампания почти совсем угасла: это решение исследователь политтехнологий Мика Сифри назвал «преступной политической небрежностью» [435]. Затем администрация Обамы приняла роковое решение, свернув организационную инфраструктуру кампании, переименовав саму кампанию в «Сплочение ради Америки» и без спросу включив более чем 13 млн ее участников в Национальный демократический комитет, тем самым сделав это движение частью официальной партийной машины [436].
