Словом, Люсьена подавила желание немедленно войти в редакцию, чтобы взглянуть на Евгению Васильеву хотя бы издали, а вернулась в свою новую квартиру, обставленную неуютной казенной мебелью, приняла ванну с набором особых ароматических масел, которые всегда возила с собой, и улеглась в постель, чтобы как следует отдохнуть перед завтрашней встречей с Александром Морозовым и так сгруппировать свои защитные поля, чтобы он ни в коем случае не ощутил в новой знакомой даже признаков опасности.
Прикидывая тактику и стратегию, Люсьена решила обязательно попробовать и познакомиться с Морозовым как с коллегой, и по возможности завладеть не только его разумом, но и душой и сердцем – попросту говоря, влюбить в себя, высосать его жизненную энергию в тот момент, когда она у мужчины более всего доступна: в момент наивысшего наслаждения любовными объятиями.
Люсьена пыталась призвать к себе во сне образ отца, возможно, услышать от него какой-то совет, однако всю ночь перед ней стояла некая темно-коричневая, недавно покрашенная (даже во сне чувствовался запах этой краски!) дверь с табличкой: «Кабинет учебных пособий. Зав. кабинетом Эпштейн Н. И.», и Люсьена ощутила два острых, почти неодолимых, но разрывающе-противоположных желания: и открыть эту дверь, и в то же время держаться от нее как можно дальше.
Хабаровск, 1985 год
– Не могу поверить, – пробормотал Александр Александрович, рассеянно убирая в холодильник чашку: он помогал Лизе убирать со стола посуду после ужина, но весть о гибели старого знакомого слишком потрясла его. – Ох, Илья… Странная, поистине необъяснимая история! Так же, как и смерть его жены, после которой он, похоже, и повредился рассудком. Это была очень милая, очень заботливая женщина. Она заведовала у нас в институте кабинетом учебных пособий. Была такой рачительной, как говорится, хозяйкой. Очень странно, однако через три дня после ее смерти, как раз когда мы все были на поминках, этот кабинет ограбили.
– Привет! – изумленно воскликнула Лиза, вынимая чашку из холодильника. – Ничего себе!
– Извини, гениальная рассеянность, – слабо улыбнулся Александр Александрович.
– Да нет, я не про чашку, – пояснила Лиза, принимаясь мыть посуду. – Я удивилась, что у вас, оказывается, такая кража произошла, а я об этом ничего не знала.
– Ничего странного, – пожал плечами отец. – Этим занималось другое отделение милиции: мы же в Центральном районе находимся, а ты в Кировском работаешь. К тому же я стараюсь не перегружать тебя своими проблемами.
– Спасибо, конечно, – кивнула Лиза. – Хотя мог бы тряхнуть здоровой семейственностью. А что-то ценное пропало?
– К стыду своему, признаюсь, даже не знаю, – признался отец. – Я там не бывал ни до, ни после ограбления. Мне почему-то было страшно, натурально страшно, я только радовался, что мне в моей работе никакие муляжи и заспиртованные органы не нужны. Я удивлялся, как же милая Наталья Илларионовна там могла работать, как не ощущала этой пугающей атмосферы. Самое удивительное, что раньше, еще в студенческие годы, ничего такого не чувствовал. Впрочем, я ведь на заочном учился. Но, представляешь, как ни проходил мимо этого кабинета – на счастье, это редко случалось, – так вспоминал один рассказ… он у нас есть в «Антологии советской фантастики», в двадцать первом, кажется, томе, наверное, ты его читала. Называется «Рука Геца фон Берлихингена», автор, если не ошибаюсь, Жан Рэй.
Лиза передернула плечами, вспомнив этот в самом деле страшный рассказ. Когда прочитала его, мучилась кошмарами о железной руке какого-то рыцаря, которая была оживлена с помощью магии и убивала людей. Снилась Лизе сцена, которую она почему-то никак не могла изгнать из памяти и помнила ее дословно: «Вдруг я откинулся назад, еле сдержав крик ужаса. По шторе носилась тень – тень отвратительного гигантского паука. Существо бегало вверх и вниз, бешено крутилось на одном месте и вдруг пропало из моих глаз. И тут же с противоположной стороны улицы раздались душераздирающие призывы о помощи, разбудив улицу Хэм от глубокого сна. Во всех домах распахнулись окна и двери. Этой ночью мой дядюшка Франс Петер Квансюис был найден в своей постели с перерезанным горлом. Позже мне рассказали, что горло у него было разорвано, а на лице не осталось живого места».
Вроде кошмары далекой юности там, в юности, и остались, однако сейчас Лизу вдруг затрясло.
– Ну вот, старый я дурак, – проворчал отец, берясь за полотенце и вытирая посуду. – Зря на тебя страху нагнал.
– А вот, кстати, о страхах! Слушай, пап, а теперь, после ограбления кабинета, тебе по-прежнему страшно мимо этого кабинета проходить? – спросила Лиза.
Отец задумался, а потом растерянно сказал:
– А ведь ты представляешь, я там с тех пор и не проходил… Видимо, по привычке.
– А могу я тебя попросить пройти? – вкрадчиво проговорила Лиза.
– Что, хочешь на слабо взять? – подозрительно покосился Александр Александрович.
– Нет, хочу понять, было ли украдено то, что тебя пугало. Если да – ты, я полагаю, пройдешь мимо совершенно спокойно. Если нет – ну, извини, что я пытаюсь провести с тобой некий психологический эксперимент.
– То есть ты полагаешь, что я боялся не просто атмосферы кабинета, где хранится, назовем это вашим милицейским термином, всевозможная расчленёнка, а выражаясь деликатней, заспиртованные человеческие органы, части скелета и муляжи, а меня пугало что-то конкретное?
– Да, – сказала Лиза почти сердито, закручивая кран. – Да ты и сам это понимаешь. Иначе тебе не мерещилась бы рука Геца фон Берлихингена.
– Видишь ли, моя дорогая, ты забываешь, что я учился сначала в фельдшерском училище, а потом и в мединституте, то есть в анатомическом театре бывал не раз, к тому же практиковал и как терапевт, и как гинеколог, и как хирург, и ампутации проводил, так что всевозможной расчленёнки, прошу заметить, навидался не меньше, чем любой мент, а то и больше. Нормальным человеческим страхам я не подвержен.
– Я это понимаю, – сказала уже успокоившаяся Лиза. – И просто хочу выяснить, из-за чего ты подвержен ненормальным нечеловеческим страхам. Сначала ты пройдешь мимо кабинета, и оценим твою реакцию. В случае отрицательном, то есть если ты НЕ испугаешься, я запрошу в Центральном отделении милиции список похищенных экспонатов, который там обязательно должен быть составлен в соответствии с инвентарным институтским списком. Если же тебе снова будет худо, я зайду в этот кабинет и узнаю, что же там осталось такого, что тебя беспокоит. Ты обещаешь, что завтра же с утра проведешь опыт?
– Может, составишь компанию? – немного растерянно спросил отец.
– Хорошо, – согласилась Лиза. – Только пораньше, а то я машину на утро заказала, чтобы все-таки съездить в Воронье гнездо.
– Но ты говорила, что девочек нашли? – удивился отец.
– Надо кое-что проверить, – уклончиво ответила Лиза, не имея никакого желания в очередной раз обсуждать наличие или отсутствие дверей в заброшенной башне.
– Тогда договорились, сходим в институт, когда тебе удобно, – сказал отец. – Слушай, а как так вышло, что Илья Львович умер у вас в отделении?
