— Конечно, нет! Но мальчик старается. Готовность учиться у Себастьяна есть, — бормотал я, — возможно, мы должны лишь немного помочь дополнительными занятиями…
— Готовность обучаться это увертка, на деле же у него нет никакого интереса к уроку. Он не интересуется литературой! — Фрау Фрекенбок сделала большие глаза. — Скоро он должен делать доклад по немецкой романтике на основе «Лорелеи»; интересно, осилит ли он это задание. Ученики очень интересуются лирикой. Многие известные поэты и мыслители ходили в нашу школу. Сама Нина Хаген здесь училась!
При упоминании Нины Хаген я кивнул, ведь Нина Хаген была известна даже у нас в Советском Союзе. Она удостоилась чести войти в список запрещенных иностранных музыкантов и тем самым вызывала большой интерес публики. Я чуть не вылетел из школы, после того как на школьной дискотеке поставил песню запрещенной Нины Хаген. Ну и каковы были успехи Нины Хаген в школе по немецкому, хотел я спросить фрау Фрекенбок. Какие у нее были оценки, хорошие или плохие? И знала ли Нина Хаген «Лоре-лею» наизусть?
— Мы хотим, чтобы Себастьян остался в этом классе во что бы то ни стало, так что прошу вас принять меры, — завершила разговор фрау Фрекенбок.
Я пообещал, что ситуация скоро улучшится, и поспешил в секретариат. Там надрывался телефон Себастьяна. Даже будучи запертым в ящике стола, он звонил так, что было слышно на всем этаже. Прежде чем пойти домой, я зашел в школьный туалет на втором этаже. Увлечь юношей немецкой романтикой — это не такая простая задача, размышлял я, особенно «Лорелеей», где все про тьму да пламя. В школьном туалете жутко воняло. Стены были украшены лозунгами с критикой капитализма и доморощенной школьной поэзией: «три вещи, которые я ненавижу», «капитализм мертв» и «да здравствует революция». Одна стрелка показывала на унитаз, рядом с ней цитата, возможно заимствованная из «Л орел ей»: не знаю, что значит такое… На внутренней стороне двери кабинки я обнаружил аж целое стихотворение, роскошный образец туалетной лирики, которую, будь я учителем, тут же включил бы в школьную программу как современное продолжение стихотворения про Лорел ею:
«У белоснежки задница и сиськи, она дает всем гномам, от первого и до шестого, и только г(н)омика седьмого имеет Гансик за горою».
Может, это написала здесь сто лет назад Нина Хаген? — подумал я.
«Держись, толстуха Лореляй
[22], за это свинство не пеняй, а потерпи годок-другой, и школа будет за спиной», — досочинил я по дороге домой.
Мы ничего не заметили
С каждым годом Рождество приходит все раньше и раньше. Рождественские календари начинают продавать уже летом, елки в магазинах украшают в сентябре, а развешивают гирлянды и сооружают рождественские базары еще до того, как выпадет снег. Аттракционы становятся все пафоснее и внушительнее в размерах. И вот возле Александерплатц неожиданно вознесся в небо гигантский осьминог, справа от него ракета, а слева лабиринт ужасов — излюбленные развлечения молодежи. В то время как мудрый пенсионер сознательно выбирает для себя на этом празднике столь милые сердцу и жизнеутверждающие аттракционы, как глинтвейн и жареные сосиски, подростки направляются к щупальцам осьминога. Там молодежь попадает в клешни, ее подбрасывают вверх и швыряют на землю, трясут и вертят. Уже от одного этого зрелища может поплохеть. Осьминог разрешен с восемнадцати, ракета — с шестнадцати, а лабиринт ужасов — с двенадцати лет.
Я слышал из первых уст, как важно в этом возрасте доказывать свою взрослость. Один мой знакомый когда-то работал на гонорарной основе привидением в лабиринте ужасов и то и дело приходил с работы с тяжелыми увечьями. Он рассказывал, что некоторые двенадцатилетние только за тем ходят в лабиринт ужасов, чтобы подразнить привидение, стукнуть его по голове и тем самым покичиться перед старшими приятелями своим мужеством. И более того — в моего друга-призрака молодые люди кидались камнями.
Моя дочка не пошла в лабиринт ужасов, посчитав, что в свои шестнадцать она его переросла. Она предпочла осьминога. Я волновался за дочь. За год до этого в газете писали, как один аптекарь на рождественской ярмаке дал девушке попить из какой-то бутылки, после чего девушка без сознания упала прямо в клещи осьминога. Да и сами по себе аттракционы могут довести девушек до потери сознания. Покрутившись несколько циклов в осьминоге, легко стать жертвой коварных людей.
— Не пей из чужих бутылок! Не садись в осьминога! Не летай на ракете! — всякий раз советовал я дочери с самыми добрыми намерениями. Но все советы были напрасны.
— Вспомни себя в моем возрасте, — отвечала дочь, — разве тогда не захотел бы ты покататься на осьминоге?
Это неуместное сравнение. Аттракционы моей юности были прямой противоположностью нынешним. Осьминог хоть и выглядел устрашающе, но в действительности он был чудом техники, обеспечивающим надежность до последней детали. Наши же аттракционы производили на стороннего наблюдателя безобидное впечатление, а на самом деле это были орудия пыток, созданные по наущению дьявола. До конца жизни не забуду, как девятилетним гулял с мамой в парке культуры и отдыха — дело было в моем родном городе Москве, — где меня «угостили» аттракционом «Лодочка». Это были большие качели в форме гондолы на двух человек, которые приводились в движение и раскачивались электромотором. Мы с мамой прошли мимо казавшегося пустым аттракциона.
Только маленькая девочка с печальными глазами сидела в одной из гондол. Мама девочки стояла рядом с лодочкой и высматривала, кто бы мог составить компанию ее дочке.
— Молодой человек! — обратилась она ко мне. — Не хотите ли прокатиться на лодочке с моей Наташей? Билет я уже оплатила.
Мне в принципе совсем не хотелось, и я снизу вверх посмотрел на маму в надежде, что та не позволит. Но она согласно кивнула. Со странным ощущением в животе я залез в лодочку. Чужая мама крикнула в темноту «Давай!», кто-то невидимый нажал кнопку, и гондола взлетела в небо. Я сел, встал, снова сел. Какую бы позу я ни принимал, лучше не становилось. Девочка, плюс к воздействию электромотора, всем телом старалась усилить раскачивание, она смеялась при этом и смотрела мне прямо в душу таким взглядом, будто, одержимая дьяволом, сбежала из фильма ужасов.
Мне стало ясно, что меня заманили в ловушку. Девочка-убийца использовала мать как приманку, дабы заполучать все новых мальчиков для дьявольских забав в лодочке. Мои ноги были как пластилиновые; деревья, дома, автобусы и мамы раскачивались вокруг меня. Я лихорадочно пытался рассчитать, куда улечу, если отпущу трос лодочки. Я приземлился бы где-нибудь в кустах за будкой с кассами, там, где предположительно уже лежат искалеченные тела других мальчиков, до меня катавшихся с дьявольской Наташей. Собрав в кулак всю свою силу воли, уже тогда нешуточную, я запретил себе делать в штаны. Девочка демонически смеялась.
Через пять минут, которые показались мне вечностью, развлекуха закончилась. Я на четвереньках выполз из лодочки и, шатаясь, пошел за кассовую будку.
