– О-о-о! О-о-о! – восхищенно застонала толпа. Она сомкнулась над нашими головами, но Маша с Петей быстро разогнали всех обратно, чтобы лишнее движение или дыхание не помешало дуэлянтам.
У новенького дрожали руки. Он хлопнул неуверенно, не изогнув ладонь, и снова перевернул только один вкладыш.
Я смотрела на бумажку перед собой, настолько тонкую и прозрачную, что видно лимонно-желтый фон и очертания «Олдсмобиля» на нем. Уверенно шлепнула по ней, но она осталась лежать.
– Небольшая отсрочка, домой пока не идем, – раздалось из толпы болельщиков.
Новенький снова неуверенно шлепает и снова переворачивает один вкладыш. Он с досадой вытирает руку о штанину.
Мой ход. Смыкаю пальцы, изгибаю ладонь, прицеливаюсь. Шлепок – и «Олдсмобиль» издевательски остается лежать как был.
Противник переворачивает еще один вкладыш.
«Олдсмобиль» лежит картинкой вниз.
И еще один уходит к новенькому.
Картинкой вниз.
– Перерыв! – объявляет Маша.
Она берет номер двести сорок, проверяет, не прилип ли он к столу, бережно дышит на него и протирает с обеих сторон. Я сверлю глазами противника, он не смотрит на меня и вытирает платочком пот со лба. Дуэль продолжается.
Через считаные минуты новенький так же неуверенно переворачивает и забирает по одному все вкладыши из моей стопки. «Олдсмобиль» лежит картинкой вниз.
С обеих сторон осталось по одному вкладышу. Передо мной – номер двести сорок, перед новеньким, судя по очертаниям, двести первый, «Корвет Спайдер», один из моих любимых.
Смешки болельщиков стихают. Они плотно смыкаются над нашими головами и стараются не дышать. Маша с Петей захвачены игрой, поэтому не отгоняют их.
Я заношу руку над «Олдсмобилем». Она чуть заметно дрожит и немного вспотела. Последнее к лучшему – так вкладыш с большей вероятностью прилипнет к ладони и перевернется. Вдыхаю побольше воздуха, одновременно занося ладонь над вкладышем. Резко – глаз не успевает следить – шлепаю по нему.
Зрители стонут. Маша и Петя выдыхают воздух, набранный несколько ходов назад. Мимо окон, каркая, пролетает ворона.
«Олдсмобиль-Круизер-Вагон» лежит передо мной во всей красе: продолговатый багажник, несуразно вытянутый нос. Картинка чуть потерлась посередине, по линии сгиба. Я беру его, поднимаю альбом, открываю и заполняю пустой кармашек.
Всю неделю я демонстрирую желающим коллекции. Новости о дуэли и красивом выигрыше в один момент облетели школу, на меня приходят посмотреть просто так, а в коридорах за спиной перешептываются, и в шепоте слышится:
– Выиграла… две коллекции… упертая девчонка.
Слова эти лучше любой музыки.
Новенький держался молодцом, я поняла, что парень он неплохой, но подружиться мы не смогли – через месяц он с родителями уехал в Германию, так что никто не успел запомнить его имени.
* * *
Победа во вкладышной войне напрочь отбила у меня желание заниматься коллекционированием дальше. И когда на следующей неделе альбом был украден из раздевалки, я только пожала плечами – мне было все равно. Я перестала следить за коллекциями и вкладышными дуэлями. Года через три мода на вкладыши начала сходить на нет, а потом мы вовсе забыли о них. Мы взрослели, и у нас появлялись другие интересы.
– У меня только футболка и кроссовки.
– Ничего страшного, все туристы так ходят. Но на роликах не пустят, – на всякий случай предупредила я.
Племяш рассмеялся. После возвращения чемодана из Стамбула Кирилл снимал ролики только на ночь. Он объездил весь центр и явно чувствовал себя увереннее.
– Вообще-то я в опере ни разу не был, – признался он. – Только на «Ютубе» смотрел отрывками.
Решение пойти на «Тоску» было ошибкой. Мы поняли это на десятой минуте трехчасовой оперы.
– Я сейчас умру, – прошептал мне Кирилл.
– Главное – продержаться до антракта. Потом уйдем, – шепотом ответила я. – Любуйся костюмами.
– Каварадосси похож на мою соседку снизу.
Мы прикрыли рты и засмеялись. Сзади на нас зашикали ценители оперы.
В антракте вышли из Мариинки и зашли в ближайшее кафе. Заказали кофе и пирожных. Решили, что на следующей неделе пойдем в театр – мы оба его любим.
Много шума из ничего
– Маша, Женя уже пришла! – крикнула Машина мама в глубину квартиры, увидев меня на пороге. – Чай с тортом будешь?
– Уже опаздываем. – Но я уточнила на всякий случай: – С каким?
– Шоколадный, – ответила тетя Рая, переставляя обувь ближе к стене, чтобы я могла пройти в узкой прихожей.
– Не. Вот если бы «Птичье молоко»…
– Фу-ты ну-ты, – засмеялась она.
Иногда я бывала очень невоспитанной.
– Зарплату вам, смотрю, выдали, – светски заметила я.
Прихожка была заставлена синими ведрами и оранжевыми пластмассовыми тазами, стоявшими друг на дружке чуть не по двадцать штук. Некоторые башни опасно склонялись над нашими головами.
– Да, выдали. Возьмете домой парочку?
– Нет, у нас уже три таза и два ведра, – ответила я, поправляя пальцем одну башню.
– Может, родственникам надо?
– Я спрошу.
Маша появилась на пороге своей комнаты. Она была в белом шерстяном платье до колен и в модной кожаной жилетке поверх. Волосы уложены на косой пробор. Показалось, что она немного подкрасила губы.
– Мам, отрежь билеты, – попросила Маша, пряча лицо.
Точно, накрасилась.
Тетя Рая достала из ящика свернутые в плотный рулончик и перетянутые резинкой билеты. Мы развернули рулон выше нашего роста и выбирали места.
– Так, двенадцатый ряд, места с шестого по шестидесятое.
– Ближе рядов не было? – возмутилась Маша.
– Что дали, то дали, – спокойно ответила тетя Рая, продолжая перебирать ленту билетов.
– Тогда давай восемнадцатое и девятнадцатое.
Тетя Рая достала из того же ящика ножницы и аккуратно выстригла два билета.
– Держите.
Я взяла. Пока Маша одевалась, проверила дату – восемнадцатое марта. Кокчетавский областной драматический театр. Спектакль – «Много шума из ничего». Билеты были из дешевейшей серой бумаги, печать – синими чернилами. Бережно сложила вдоль линии и положила в карман.
Сегодня все должно было решиться раз и навсегда.
До театра было минут пятнадцать пешком. По дороге ломали лед на лужах. Было высочайшим мастерством оставить трещины, не продавив лед до воды.
