Я вышел из дома. Все было покрыто снегом, падавшим несколько дней. Быстро сделал ямку в снегу. Так я пролежал тихо, и снег укрыл меня, и я ждал, какова будет моя судьба. Много раз я чувствовал, как немцы и их помощники ступали по мне, а также оставшиеся в живых. Они не окончили свою кровавую норму.
Я не знаю, сколько я так пролежал, но я сердцем просил, чтобы они меня не нашли. Потом я понял, что я пролежал в снегу 24 часа.
Медленно освободился я от снега. Тело мое замерзло, руки мои закоченели, и я с трудом шевелил ими, будто свинцом налитыми. Я был голоден, и хотелось чего-нибудь теплого. Хотелось услышать голос знакомого.
Напуганный и смертельно усталый, я вошел в знакомый дом, но в страхе перед немцами передо мной закрыли дверь, и я остался на дворе. Ноги мои вели к другому дому, стучал в дверь, со страхом, что и здесь не откроют и я останусь на дворе. Но дверь скоро открылась и меня впустили в дом, накормили и дали ночлег.
Когда организовали гетто, то я как специалист по мельничным механизмам получил разрешение – специальное – ходить на работу. Несмотря на это, я различных мучений и страданий не избежал. И путь из гетто до мельницы, где я работал, был как один шаг между жизнью и смертью. Между мной и моей смертью.
Однажды вечером, вернувшись с мельницы, меня задержали немецкие жандармы. Я шел не останавливаясь, и они открыли огонь. Я испугался и побежал, перепрыгнул колючий заборчик и вошел в сарай, затем в другой и спрятался в сене и пролежал несколько часов.
Так мы жили в гетто обособленно, не имея связи, общения с окружающим миром. Среди нас был ребе из местечка, Авром-Эле Ремез со своей женой.
Условия жизни были невыносимыми. Всего не хватало. Еды не было. Люди были смертельно голодны. Каждую ночь я приносил с собой немного еды, сколько я мог.
Так проходили дни и ночи, пока однажды мы не почуяли особенное и необычное движение и суету возле немецкого штаба, размещавшегося в школе возле гетто. Мы чувствовали, как они окружают гетто, но, когда пришел приказ выходить на работу, я пошел, как обычно, но чувствовал, что все не так, как всегда. И так оно и случилось.
Ночью, когда я пришел с работы, гетто было окружено военными и полицией. Они выгоняли людей из домов и собирали вместе, и я понял, что готовится акция.
Вместе с Шименом Фейгельманом, Фейглом Сендером, Раше Гутманом с двумя детьми и другими мы спрятались в подвале. В щель мы видели, как ведут людей в их последний путь. На площади всех убивали. Мы слышали крики женщин и детей. Также и команды убийц к расстрелу: “Огонь!” Долго еще слышна была стрельба. Потом все стихло.
Мы лежали тихо, на сердце – тяжесть ужасная. Ночью светила луна, в ее свете мы в щели видели гестаповский патруль. Они приближались к дому. Я решил и сказал товарищам: “Нельзя оставаться здесь, они нас обнаружат, а утром мы уже не сможем бежать”. Мы собрали все деньги, что были у нас, и ползком выбрались через заднюю дверь. Прошли немного, и тут нас заметили немцы.
Мы бежали через проволочные ограждения, чтобы добежать до реки. Немцы бежали за нами и стреляли. Я прибежал к реке первым, прыгнул в воду, поплыл из последних сил и переплыл реку. Я оглянулся и увидел, что за мной переплыл и Фейгельман. Остальные еще не прибыли, и мы не знали их судьбу. Было ясно, что времени нет у нас ждать остальных товарищей по укрытию, и мы побежали к лесу.
Лес не был мне чужим, я знал его в прошлые, добрые времена и был проводником Фейгельману, и мы пошли лесными стежками
[59].
Об уничтожении евреев в Илье имеется и свидетельство крестьянина Ивана Коляды
[60].
Воспоминания Ивана Коляды из деревни Любовщина Вилейского района
В деревне Илья постоянно убивали евреев. Я помню, что их убивали возле ямы. Там же расстреливали и отдельных людей. Однажды я проходил мимо и увидел, что там были тела убитых дочери и отца – евреев. Я с Лилей, так звали дочь, учился вместе в польской гимназии, и мы часто обменивались книгами.
Рассказывали, что когда их расстреляли в первый раз, то Лиля была только ранена, ночью выбралась и ушла. Но ее выдали, полицаи снова привели к яме и расстреляли вновь.
Еще был знакомый – Янкель Рабунский. Я с ним был в польской армии, работали на аэродроме Скиделя. Потом я вернулся домой и думал, что Янкель погиб, но он оказался тоже дома. Он работал на кухне у солдат вермахта, и офицер хотел его отпустить, и даже привезли его домой, но потом все изменилось.
Евреям приказали собрать 100 пудов овса. Из Вилейки приехали немцы, евреи загрузили этот овес и поехали, но машина забуксовала, и евреям приказали откапывать ее. Евреи сделали это. Кауфман, староста еврейский был, и ему приказали, чтобы они все встали в ряд, и расстреливали. Янкель и на этот раз убежал, но лесник его задержал и привел к немцам. Они привязали его к машине и потащили. Так он погиб. Остальных евреев из гетто привели к яме и там расстреляли. Это было в марте 1942 года
[61].
Николай Киселев. Политрук и подпольщик
Биография до ноября 1941-го
Из архивной справки
Николай Яковлевич Киселев родился в 1913 году в селе Богородское Благовещенского района Башкирской АССР. Русский, из крестьян-бедняков. Образование – высшее. В 1941 году окончил Ленинградский институт внешней торговли. Член ВКП(б) с 1940 года.
Пошел добровольцем на фронт в июне 1941 года в московское ополчение. Попал в окружение под Вязьмой осенью 1941 года. После ранения и контузии в октябре 1941 года был взят в плен.
Бежал во время отправки в концлагерь по дороге из Гомеля в Минск. Несколько дней блуждал по лесам и там встретил крестьян из местечка Илья Вилейского района, которые посоветовали ему остановиться в этом пункте. Стал работать в кузнице.
Из бывших солдат-окруженцев, живущих в местечке, и местных жителей создал подпольную организацию и руководил ею.
Старинное село Богородское-Сергеевка расположено к северу от Уфы. В начале XIX века дворянин, полковник Иван Сергеевич Сергеев приобрел здесь землю и заложил усадьбу. Рядом возникла деревня, куда в 1812–1816 годах привезли купленных в Пензенской, Симбирской, Нижегородской и Владимирской губерниях дворовых и крестьян. В августе 1816-го здесь уже проживали 439 человек
[62]. Постепенно второе название села исчезло.
