Прежде чем немцы организовали преследование, мы приблизились к другой деревне, там взяли подводу и уложили раненую женщину. По дороге к лагерю трое партизан из нашего батальона обратились с жалобой, что они идут из боя усталые, а “жидовка” едет в повозке. Мы им объяснили, что она ранена и идти не может. Это не помогло, и они сняли ее с повозки и силой эту повозку забрали, и мы должны были нести ее на своих плечах до самого лагеря.
Поведение этих людей, которые не посчитались с тем, что женщина была ранена и беспомощна, исходило из их антисемитизма, и это не давало мне покоя, будто я получил пощечину. Мне было стыдно, и я не мог этого проглотить, простить.
Когда мы вернулись в лагерь, я обратился к командиру, рассказал о случившемся и потребовал, чтоб виновные были наказаны. Он отвечал, что со временем они будут допускать еще худшее. Он в данном случае не может ничего изменить, не имеет возможности. Партизаны – всегда партизаны и что можно сделать?
Я сомневался в том, о чем он говорил, но я не мог не выразить ему своего мнения, что бойцы, не дорожащие воинским братством в бою, могут и дезертировать из боя. Он мне не ответил. Но некоторое время спустя слова, сказанные мною командиру, сбылись.
Через неделю эти трое таки убежали от нас. Долгое время мы их разыскивали, пока не нашли в лесу, где они прятались. Чтобы выжить, им приходилось нападать на деревни в этой округе, грабить, насильничать, убивать людей. Они попались нам в руки и предстали перед военным судом, были осуждены и приговорены к расстрелу. И в этот раз было мне суждено быть среди исполнителей приговора. Я это воспринял как блюститель справедливости, а также как мститель за содеянное ими по дороге в лагерь после нападения на Мядель.
Эпизод с этими тремя был не единственным. В это время часто случалось, что вредили евреям, забирали их имущество, да и издевались над ними довольно открыто. И нам это причиняло большие страдания
[88].
О том же свидетельствует Бронислав Ройтблат:
[89]
В партизанской бригаде “Народные мстители” командиром был дядя Вася. Как выходец из украинских казаков, евреев он не очень любил. Но все-таки был один человек у нас в бригаде, к которому дядя Вася относился с уважением. Это был Яким (Хаим) Александрович. Когда дядя Вася находился среди партизан, при команде “смирно” он держал высоко голову, ни на кого не смотрел. Но он останавливался возле Хаима, пожимал ему руку и дружески всегда о чем-то спрашивал. Он, бывало, в свое свободное время приглашал Хаима к себе сыграть в шахматы и в это время обговаривал с ним разные дела. Командир видел в нем, в Хаиме, сознательную силу, которая может дать движению много пользы.
Никакой специальной школы Хаим не имел, но он был назначен политруком роты, позже отряда, а еще позже стал первым заместителем старшего командира.
Дядя Вася видел, что Хаим рассматривал партизанку не как место укрытия от немцев, но как средство дальнейшей борьбы против нацизма
[90].
Тем беглецам из гетто, кому не удавалось попасть в партизаны, приходилось прятаться по лесам и болотам и находиться в нечеловеческих условиях. В районе дислокации отряда “Мститель” скопилось большое количество евреев, чудом выживших после уничтожения гетто местечек Долгиново, Илья, Хотенчицы, Куренец. Люди находились в отчаянном положении, среди них было много женщин, детей, стариков. Чтобы выжить, евреи объединялись в группы, лагеря.
Из воспоминаний Шимона Хевлина
Мы часто меняли место, потому что находились предатели из крестьян, которые подсказывали немцам или полицейским, где находятся и прячутся евреи. Не только наша семья так в лесах и по деревням ходила. Евреи из других мест, которым удалось спастись от уничтожения, также прятались по лесам и постоянно боялись, что местные крестьяне их выдадут.
У евреев не было оружия, и тогда придумали вырезать муляжи из дерева в виде ружья, чтобы крестьяне думали, что это оружие. У одного мужчины я видел пистолет из жести – кусок дерева, обложенный жестью.
Мы встретили в лесу евреев из Плещениц, Логойска, Кривичей и других местечек. Стали вместе группами по 150–200 человек объединяться, а прятаться приходилось в глухих местах
[91].
Несмотря на страх быть обнаруженными полицаями, немцами или крестьянами, беженцы из гетто вынуждены были пробираться в деревни и обращаться к крестьянам за помощью с пропитанием. Как правило, крестьяне относились к еврейским семейным группам и лагерям враждебно – прежде всего из-за укоренившегося антисемитизма, усиленного нацистской пропагандой, и из-за того, что “лесные евреи” нередко забирали у селян продукты силой. Крестьяне, которым под угрозой расстрелов приходилось снабжать продуктами и партизан, и оккупантов, нередко сами выслеживали лагеря евреев и приводили туда полицию.
Залман Гуревич, член еврейской подпольной молодежной группы (ушел в партизаны из гетто Куренца в сентябре 1942-го), вспоминал:
Положение евреев в пуще было плохим, очень плохим. Около 300 евреев – стариков, женщин, детей из Куренца – бежали от ликвидации и все собрались в пуще. Мужчины и женщины ходили по соседним деревням и просили хлеба, картошку, муку, суп. Некоторые мужчины получили продукты после того, как пригрозили сжечь крестьянский дом, если ничего не получат, другие воровали картофель и капусту с полей, вещи, развешенные для сушки во дворах.
Что им оставалось делать? Они должны были выжить.
Как бы ни была тяжела эта ситуация, я был рад, что люди жили и хотели дальше бороться за свою жизнь. Я был горд, потому что этот дух борьбы, стремление бороться существовал среди евреев Куренца благодаря нашей молодежной группе, которая дала всем остальным пример и надежду на спасение.
Вдвойне тяжелым было положение женщин без мужчин. Их страдание неописуемо. Еще не нашелся писатель, который бы описал их положение в соответствии с действительностью. Оборванные, изголодавшиеся, без малейшей надежды, жертвы каждого нападающего, каждого мужчины. Это была борьба за существование, не знающая милосердия. Борьба, которую им преподнесла судьба, “счастливчикам”, спасшимся от ликвидации в Куренце, Невках, Кривичах, Мяделе. И самая мрачная фантазия не могла бы выдумать такую ситуацию
[92].
